Черный Ферзь

Бывшая жена продолжала покоиться в его объятиях безвольной куклой. И могло показаться, что так оно и есть — нет никакого человека с его выдуманной свободой воли, а имеется искусно сделанный фантош, совершающий жуткую пляску жизни, подчиняясь молчаливому приказу сомкнутой на шее лапы мертворожденного чудовища.

— Ты ошибаешься, Ферц, — сказал Сердолик. — Ты очень ошибаешься. Роботы не могут причинить вред человеку…

Ферц оскалился:

— Ты о дурацких законах роботехники? Ефрейтор Конги больше им не подчиняется. Он мобилизован по законам военного времени и перешел в мое полное подчинение.

— Это невозможно… Скажите ему, Вандерер! — Сердолик, забыв о предупреждении Ферца не двигаться, резко повернулся к Вандереру.

— Возможно, — кратко ответствовал Вандерер.

— Каким образом? Почему?!

— Хочешь все узнать? Спроси меня, Сердолик! — рассмеялся Ферц.

И тут бывшая жена, словно очнувшись после забытья, открыла глаза и сказала:

— Он никогда не отличался сообразительностью, Ферц. Это же так просто, Корнеол… Потому что Конги должен был следить за тобой! И в случае необходимости — убить! — она неожиданно легко освободилась из рук держащего ее Конги, оправила юбку, выпрямилась, потирая пятна на шее. — Или как там у вас говорится, Вандерер, — устранить угрозу?

Лазарет, оборудованный в Башне, ничем не отличался от тысяч таких же полуавтоматических «цирюлен», как их называли космонавты, следопыты и звероловы, разбросанных по всей периферии Ойкумены. Несколько узких коек, что лепестками раскрылись вокруг киберхирурга, готового многочисленными щупальцами произвести сколь угодно сложную операцию, капли мониторов над обтянутыми антисептическими наволочками подголовниками, почти незаметные вспышки стерилизаторов, тихие вздохи кондиционеров и общая атмосфера, странным образом располагающая к болезни, — привет психодизайнерам, переборщивших в стремлении создать ощущение уюта и покоя у потенциальных пользователей.

Парсифаль, за свой долгий век наглядевшийся на подобные учреждения во всех оттенках периферии, мог авторитетно подтвердить — разницы никакой, если не считать лежащего на койке человека. Нет, сам по себе он не являлся чем-то примечательным, вполне укладываясь в антропологический тип «человека здорового», не измученного дурной наследственностью или благоприобретенными паразитами.

Странность заключалась в самом его наличии в указанном помещении, поскольку штатное расписание исследовательского центра «Башня — Флакш» недвусмысленно предписывало присутствие на соответствующем объекте 1 (одного) наблюдателя-исследователя, который и сидел рядом с Парсифалем на жесткой койке, в своем неизменном свитере, задрав ногу на ногу и сцепив пальцы на остром колене.

— Я не могу снять блокировку, — признался Парсифаль. Помолчал, размышляя над необходимостью дальнейших пояснений и все-таки продолжил. — Первый раз вижу столь глубоко кондиционированного специалиста. Тому, кто это сделал, надо или аплодировать или промывать память…

— Почему? — откликнулся Сердолик, расплетая пальцы и вновь сплетая их уже на затылке, потягиваясь и шевеля затекшими ногами.

У Парсифаля от взгляда на его телодвижения вдруг возникли малоприятные ассоциации с жуком, который только-только миновал личиночную стадию и теперь выбирался из разорванного кокона. Он отвел глаза от Сердолика и принялся разглядывать пациента. Однако большого облегчения это не принесло. Привкус отвращения чересчур медленно истаивал в горле. Парсифаль хлебнул ледяной воды.

— Они практически полностью изолировали реактивные блоки Высокой Теории Прививания, — объяснил он Корнеолу. Тот продолжал озадаченно молчать, а Парсифаль неожиданно для самого себя преисполнился восхищения перед неизвестными ему специалистами, подготовившими столь впечатляющий экземпляр. — Да что я говорю! Полностью! Я вообще не нахожу ее следов! Потрясающая работа! Если бы не расторможенный гипаталамус и УНБЛАФ-положительное, его ни за что не отличить от имперского офицера…

Внезапно Парсифалю пришла в голову настолько поразительная догадка, что он чуть не прикусил язык.

Если это так… Если это так… Нет, не может быть! С ним бы согласовали. Его бы предупредили. Он бы знал. Знал наверняка. Не согласовали, не предупредили, не знал. Впору самому чувствовать себя обманутым. Или, по крайней мере, разочарованным.

Сейчас же встать и, сославшись на необходимость срочной медицинской консультации, набрать номер только ему одному известного канала. И глядя на ненавистные блеклые старческие веснушки на огромном лысом черепе, ядовито сказать: «Вы меня разочаровываете», в точности воспроизводя все тончайшие обертоны самого руководителя Kontrollkomission, когда тот устраивал выволочки вытянувшемуся по швам Парсифалю…

Собственно говоря, вся выволочка заключалась единственно в этих самых трех словах, но они огненным тавром отпечатывались на совести их адресата, словно пресловутые «мене-чЮп, текел-ЙГэ, упарсин-уДХАыъ» на стене пиршественного зала царя Валтасара.