Черный Гетман

Скрипнул Ольгерд зубами, крикнул, что скоро будет и начал нехотя собираться. По хорошему нужно было бы сейчас все бросать, да мчаться, коней не жалея, в Ольгов. Но оставить нынешние свои дела он не мог. Бог с ней, королевской милостью, от нее у подданных больше забот чем прибытку, но нужно было непременно освободиться от клятвы, данной Темиру и, исполняя обещанное Измаилу, покончить сегодня же с так кстати подвернувшимся Душегубцем. Тогда и Ольге в ноги упасть не грех…

Ольгерд привычно поискал в комнате красный угол, но в католическом доме икон не держали, и ему пришлось креститься, глядя в окно, где в чернеющем небе проглядывался увенчанный крестом острый костельный шпиль. Впервые в жизни он перекрестился истово, не по въевшейся с детства в кровь бездумной привычке, и сразу же ощутил облегчение, словно кто-то далекий, но всесильный, наблюдая за ним, одобрил его дела…

Очень скоро все сторонние, не относящиеся к делу мысли от него отстали. Давно, в прошлой жизни, в доме одной вдовой шляхтянки, он, отлеживаясь после очередного ранения, читал от скуки переведенную на польский язык книгу какого-то римского патриция, в которой были слова:

 "Делай что должно, а будет что суждено"…

* * *

Цитадель — старый крепостной замок, построенный за много лет до того, как разросшийся под ее защитой город был опоясан внешней стеной, высилась на длинной узкой скале с нависающим над рекой острым мысом и всем своим внешним видом напоминала корабль.

Въезд в корабль размещался в корме, отделенной от горы узкой и глубокой расселиной. Разглядывая угрюмые, почерневшие от времени башни, Ольгерд сделал однозначный вывод, что даже если бы московиты и взяли город, то из цитадели короля вряд ли выцарапали даже с казацкими пушками и сидели бы в Клеменце до морковкиного заговения, поплевывая с обрыва в пропасть, разглядывая затейливые узоры на створках наглухо закрытых ворот и ожидая, когда король и защитники крепости начнут голодать. Но стрельцы князя Бутурлина были уже далеко, где-то на подходе ко Львову, под стенами которого, если верить разрозненным и противоречивым рассказам беженцев, стояла московитско-запорожская армия, потому крепостной мост был опущен, ворота раскрыты, а запирающая арку решетка, напротив, поднята.

Вооруженные пиками стражники, несущие службу в воротах, отдали Ольгерду приветственный салют. Во дворе, тесном и сумрачном, словно дно высохшего колодца, несли службу королевские гвардейцы, те самые крылатые гусары, что решились вчера пойти на отчаянную вылазку в полном своем парадном облачении. Правда сейчас они все были в повседневном доспехе и выглядели как любые другие тяжеловооруженные рейтары.

Вновь прибывших препроводили в приемный зал с длинным, накрытым столом где, в ожидании начала праздничного ужина, расхаживали приглашенные, среди которых Ольгерд сразу высмотрел Обуховича. Воевода шагнул ему навстречу и показал глазами на дальнее стрельчатое окно. Нужно, мол, поговорить без лишних ушей.

— Король тебе службу предлагать будет, — с места в карьер начал разговор воевода. — Но есть у меня и свое предложение. Германские князья, которых страшит усиление Швеции, собрали деньги чтобы поляки смогли нанять новую армию и Ян Казимир объявил Посполитое рушение. Будем отбивать у Шведов коронные земли. Мне доверено войско, которое пойдет на Краков и Варшаву. Это но ополчение, что было у меня в Смоленске, а регулярные войска. Теперь у меня под рукой два рейтарских полка, гусары, артиллерия, пикинеры. Завтра я выезжаю на место сбора. Тебе же могу дать лучшую роту рейтар. Если согласишься, то сегодня же будешь пожалован в шляхту, а я дам тебе свой герб "Раздвоенный ключ". Закончится война — землей разживешься: много будет свободных поместий, конфискованных у предателей, а король верных слуг не забывает своей милостью, в этом я убедился неоднократно. Магнатом, конечно не станешь, но богатым владетелем и хозяином собственного замка будешь точно. Если, конечно, останешься жив…

Ольгерд молчал. То, что предложил ему Обухович, было сказочной, немыслимой удачей, за которую любой наемник перекати-поле ухватился бы не то что руками и ногами, зубами бы вцепился. Но перед глазами у бывшего десятника бывшей соколинской хоругви стоял не патент ротмистра, не шляхетский универсал и даже не обещанный замок. Он видел сейчас бегущую вверх дорогу, а по краям ее посаженных на кол казаков. Не отвечая на предложенное, спросил навстречу:

— Что то не вижу я тут этого Дмитрия. Не скажешь, куда королевский фаворит подевался?

Воевода удивился, не таких слов ждал от Ольгерда. Но разговор поддержал.

— Сам не ведаю. С тех пор как расстались с ним у ворот, он в замке не появлялся. Да что за дело тебе до него? И верно ли говоришь, что он твой случайный знакомый? Припомнил я, что смотрел этот брянский волк на тебя по пути так, словно вас что-то связывает. Говори как есть, литвин. На твоей я стороне, это ведь он, Дмитрий, короля подбил казаков на колы пересажать.