Черный граф

Друзья, расплескав несколько капель нектара анжуйских виноградников на могилу, сделали по большому глотку. Медленно текло время, анжуйцы сидели молча, глядя на безжизненный крест. Теплый, едва зарождающийся вечер, обнимал их за плечи, о чем-то перешептывались, шурша листвой, деревья, щебетали птицы, но всего этого не существовало, для двух молодых дворян, устремивших горестные взоры куда-то во мрак призрачной могильной мглы, откуда, как им казалось, глядел на них верный Луи. Не в силах более созерцать крест, Гийом устремил взор ввысь. Но отчего-то небо сегодня показалось ему не столь бездонным и радостным как обычно, более не вселяя в юношу беззаботности и нескончаемости дней, так щедро отпущенных Богом, чтобы жить. Не сводя глаз с облаков, де База взвыл:

– Господи, ну почему всё так?! Еще недавно мы были вместе, и ничего не предвещало беды! У нас все было общим – лошадь, шпага, кошелек. А сегодня? Что сегодня?! Нас осталось только трое! Трое на целом свете…я, вы и Некруассон!

Опустив голову, Жиль, в отличие от неистовствующего товарища, негромко и монотонно, произнес:

– Де Самойля убили, вот теперь и Луи, а в мире ничего не изменилось, так же поют птицы, так же течет река, как будто они и не жили. Вот так и все мы, тихо и незаметно уйдем в небытие, а жизнь будет идти своим чередом, будто бы ничего не случилось.

Кладбищенская тишь, птичий гомон в листве, суетливые муравьи на свежее вскопанной земле, всё, что напоминало о времени идущим своим чередом, будто этим монотонным ходом обостряя боль от невосполнимой утраты близкого человека, раздражало де База, и он, доведенный до отчаяния, закричал.

– Какая глупая, нелепая смерть! Кто, кто стоит за этим?! Кому это нужно?! Де Самойль погиб в бою, и это славно! А Луи за что?!

Осознание безысходности от потери того, кто ещё недавно был рядом, а теперь существовал лишь в мире воспоминаний, лишило Гийома сил и эмоций. Он с безразличием, обреченно уставился в одну точку, прошептав:

– Мне кажется, Жиль, над нами нависло проклятие.

– Всё гораздо проще Гийом, чья-то невидимая и могущественная рука, направляет смертоносную сталь в наши сердца.

Нелепое зрелище, молодые люди на кладбище, когда вся сущность говорит о предстоящей нескончаемой жизни, а мысли о смерти. И лишь химера, существующая где-то далеко, в чьей-то чужой, не соприкасающейся с ними жизни, будто, что-то расплывчатое, неясное, маячащее вдалеке. И, кажется, сколько бы ты ни шел, этот костлявый призрак, маячащий за туманами далекого будущего, превращающий плоть в тлен, будет вечно удаляться, как ускользает линия горизонта, которую невозможно достичь, а значит и смерть не про нас.

– Ты знаешь, Гийом, я много размышлял о случившемся. И вследствие рассуждений, понял лишь одно: мне не столь важна причина гибели моих друзей, важно, что я испытываю, теряя каждого из них, что остается мне? А остается лишь скорбь, сжимающая душу, безграничная и бездонная пустота. Мне беспредельно горько, горько и страшно…и очень, очень одиноко.

Друзья, опустив головы, молча, сидели на пустынном кладбище, слушая тишину, разбавившую столь мрачные мысли, кои время от времени проникают в человеческие души, глядя на могилу близкого человека.

1 Во Франции «мэн-гош» (фр. main-gauche – левая рука) назывался кинжал, дага, для левой руки. Так же назывался стиль сражения с оружием в обеих руках.

ГЛАВА 9 (103) «Гаспар»

ФРАНЦИЯ. ПАРИЖ.

Бледный, осунувшийся от голода, измученный столь внезапно нахлынувшими несчастиями, едва живой Гаспар, брел по улице Сен-Андре к воротам Бюсси. Он был не то, чтобы в дурном расположении духа, нет, это состояние, как и растерянность, и испуг, остались в прошлом. В данный момент он пребывал в эдакой прострации, вызванной собственным бессилием. Невозможность понять, а значит объяснить, что же всё таки произошло, обернувшись для молодого крестьянского парня апатией, тащившей, в прошлом, слугу виконта де Сигиньяка в беспроглядную гробовую мглу, чему он, откровенно говоря, и не противился. Гаспар окончательно потерял голову с момента погребения господина де Ро, чья гибель спутала все его мысли, тяжелым грузом осев на дне бесхитростной, чистой, словно слеза, души. С этих самых пор, он впал в состояние всеохватывающего безразличия, страшась лишь встречи со своим прежним хозяином и господином де База, перед которыми испытывал невообразимую вину, необъяснимую, но, по его разумению: уж точно, не позволявшую ему, гнусному Гаспару Туле, оставаться среди живых. Вот с того-то самого дня, когда он, подглядывая из-за кустов, проводил в последний путь господина шевалье де Ро, Гаспар бесцельно скитался по городу, ночевал, где придется, питался, чем подадут. Его платье совсем обветшало, практически утратив пригодность, волосы сбились в колтуны, а руки и лицо сделались землистого цвета. Но главное…главное, это то, что он утратил веру и надежду.