Черный гусар

Унтер принёс кроме сумки и барабан, на котором разложили листы. Подполковник пальцем чертил линии, офицеры смотрели через плечо командира.

— Вот! Здесь будем жить ещё день, может быть, два. Отсюда каждая рота выходит к своей деревне. И уводите столько телег, чтобы посадить ровно половину людей. Всех — нижних чинов, офицеров. Мы с майором и двумя резервными взводами ждём вас в лагере. Для нас — верховые лошади и те повозки, что уже есть в обозе. Ротные, слушайте: подошли к местечку, поставили заслоны на дорогах и прямиком к старосте. Он знает: в каких домах что можно взять. Села здесь богатые, так что каждая повозка должна быть пароконной, не меньше.

— Основания? — спросил командир третьей роты.

— Основания, Аникешин, у вас на поясе слева. Не хватит этого — сотня штыков за плечами. Этого должно быть достаточно и для старосты, и для крестьян, даже для их господ. Выдавайте расписки от моего имени — реквизировано для нужд южной армии. Первый батальон седьмого егерского полка, командир — подполковник Иван Бутков. Всё ясно? Идите, готовьтесь. Выступить должны до рассвета, чтобы назад успеть ещё засветло. Заодно и опробуете методу Михайла Ларионыча... Что ещё у тебя, Мадатов?

Валериан подошёл к Буткову. В палатке кроме них остался ещё только Земцов, да Сергачёв сворачивал карты.

— До места нам около тысячи вёрст. Так, господин подполковник?

— Примерно. Сейчас уже несколько меньше.

— И назад столько же. Тем, кого из армии выпустят. Сколько лошадей падёт по дороге, сколько людей погибнет?

— Что же вы предлагаете, господин штабс-капитан? — медленно процедил Бутков, сжимая крепкие зубы.

Мадатов на секунду задумался:

— Пока ничего. Но — мы армия, а это мирные жители. У них нет никакого приказа.

— Нет! — крикнул Бутков, наклоняясь. — Нет мирных жителей во время войны. Одно население, которое должно помогать российскому воинству. Просто обязано. И будет кормить — либо свою армию, либо чужую!

— Какая тогда им разница? — не сдавался Валериан.

— Не знаю. Не знаю, Мадатов! И не пытаюсь знать, а только выполняю приказ! И вам того же желаю, штабс-капитан. Генерал получил свой приказ, я — командир батальона — свой. И приказываю вам — обеспечить движение вверенной роты по указанному маршруту с назначенной скоростью. Выполняйте!.. Не рви мне душу, преображенец. — Он понизил голос и приблизил лицо вплотную: — Сам всё понимаю. Но мне-то и возразить уже некому...

Первая рота ушла из лагеря первой и вернулась раньше других. Вытянувшись двумя верёвками, егеря сопровождали полтора десятка крестьянских телег, запряжённых грязными, ледащими лошадьми. На каждой сидел, горбясь, почти утыкаясь лицом в колени, несчастный деревенский мужик, которого вдруг, в одно несчастливое утро выдернула из привычной домашней жизни злая воля пехотного штабс-капитана.

Мадатов сразу же испробовал предложенный метод передвижения. Два взвода посадил на телеги, два скорым шагом поспешали рядом с обозом.

Весёлые егеря, отмахав без малого тридцать вёрст и едва утомившись, спрыгивали на землю, помогали возницам распрягать лошадей, отводить на луг, ближе к реке, стреноживать.

Хмурый Мадатов отправился докладывать батальонному, как выполнен им приказ. В ушах у него до сих пор стояли истошные крики женщин, брань мужчин, плач ребятишек. Горело лицо, словно он же и получал все оплеухи, что раздавали его солдаты.

— Садись, Мадатов, — сказал Бутков, выслушав рапорт. — Выпьем... Ах да, я и забыл — ты же нашей водки не пьёшь.

— Сегодня выпью.

Унтер ловко накрыл опять же на барабане походный стол, достав графин, пару чарочек, поставил тарелку с хлебом и огурцами:

— Вот так-то, Мадатов. Рвался на войну — получай. Так нынче войны и начинаются. Не чужих лупим, а своих, тех, кого обязаны защищать. Но что же делать, мой милый? Пойдём обычным маршем — не исполним приказ. Пойдём ускоренным — приведём треть батальона. И хорошо, если треть, а то вдруг и четверть... Так что давай, штабс-капитан, первую за то, чтобы большую часть ударов сыпать всё же чужим... А кто свой, кто чужой, про то начальству лучше нас с тобой ведомо... Будем!..

III

Казаки бойко поскакали вперёд, но уже через несколько сот саженей замялись и разделились. Половина стала поворачивать направо, половина налево, и в этот момент хлестнул залп. Жалобно заржали раненые лошади, закричали истошно люди. Десятка два всадников, выбитые пулями, покатились на землю. Оставшиеся в сёдлах кинулись прочь, но, пока они не успели отъехать, невидимый противник успел выстрелить ещё раз, и два.

Мимо Мадатова проковыляла рыжая лошадь, прыгая на трёх ногах; правую заднюю она поджимала к брюху, словно надеялась остановить текущую из бедра кровь. Сидевший на ней казак клонился на сторону и всё загребал руками воздух, будто бы пытался ухватиться за опору, видимую ему одному. Он успел отъехать и упал где-то уже за фронтом.

Подъехал генерал Ланжерон. Дивизионный командир кричал хриплым, сорванным голосом:

— Подполковник! Перед вами овраг. На той стороне турки. Приказываю атаковать, выбить неприятеля из укрепления!

— Батальон!.. — подал команду Бутков.