Черный гусар

— Что же касается дальнейшей службы, то... — Генерал сел и быстро проглядел одну за другой две бумаги. — У вас имеется редкая для военного человека возможность — выбрать! Либо вы майор в егерском батальоне и занимаете первую вакансию. Либо... у меня лежит рапорт командира александрийцев Ланского, в котором он просит зачислить к нему в полк капитана князя Мадатова как человека... прямо родившегося затем, чтобы сделаться офицером-гусаром. Но — здесь перевод в том же чине. Выбирайте. Даю вам... Впрочем, глядя на вас, понимаю, что отсрочка здесь и не надобна...

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

I

Валериан улыбался. День выдался ненастный, дома казались ещё более обветшалыми, лохматые запаршивевшие собаки лаяли от заборов, оборванные дети копошились у лужи, а он всё равно улыбался. Он понимал, что негоже гусарскому ротмистру тянуть губы в сладкой гримасе, но — ничего поделать не мог. Он был счастлив.

Мадатов ехал по улице в новеньком, буквально с иголочки, мундире Александрийского полка и радовался всему, что только попадалось ему на глаза. Встречные мужики ломали шапки, сворачивали в сторону, в грязь, и это казалось ему хорошо, потому что мужчины должны его уважать. Две молодые бабёнки с кошёлками, возвращавшиеся, должно быть, с покупками, сначала отвернулись, а после долго смотрели ему в спину. Он кожей чувствовал их взгляды, сквозь сукно чёрного доломана, и это было тоже неплохо, потому что женщины должны заглядываться на молодых, стройных мужчин, тем более так ловко носящих чёрную форму полка, славного своей удалью.

Немного тянуло у левой подмышки, но уж это были сущие пустяки, просто временное неудобство. Мундир пригонялся ему по фигуре, только что полковые портные часа полтора показывали новичку своё отточенное искусство.

Смешнее всего примеряли брюки. Чакчиры — так называлась эта часть формы кавалериста. Двое стали по обе стороны от Мадатова, и, только он подтянул пояс до талии, мастера ухватились за ткань и начали потряхивать, поднимать кверху. Они старались так усердно, что у Валериана едва пятки не отрывались от пола. Зато когда, наконец, отступили и предложили «их благородию» оглядеть себя и ощупать, тот не обнаружил на сукне ни единой морщинки.

А до этого ещё на Мадатове «построили» доломан. Обмерили ротмистра загодя, скроили и сшили куртку быстро, но потом ещё обтягивали её по фигуре. Один тянул полы вниз, другой застёгивал ворот. Потом тот, что остался сзади, принялся сдавливать сукно, подавая материал вперёд, к пуговицам, шнурам. Валериан старательно выдыхал, а забирал воздух осторожно и небольшими объёмами...

Но теперь он знал доподлинно, что пытку в полковой швальне выдерживал не напрасно. Мундир облегал его тело, поддерживал грудь и спину, к тому же несколько подпирал и самосознание. Приятно было чувствовать себя ловким, удалым и опрятным. Чёрные чакчиры, чёрный доломан; чёрный ментик, с меховой чёрной опушкой, висел на левом плече. Ленчик — седло гусарское, покрытое чёрным вальтрапом, с удовольствием принимало его при каждом движении.

Коня бы он, пожалуй, подобрал себе другого. Из конюшен дяди Джимшида! Этот же гнедой дончак с длинной шеей был холощён, но, значит, и смирен, вынослив, привычен к строю. А последнее качество, Мадатов уже осознал, оказывалось самым важным для лошади в армии. Так же, как для людей...

Валериан спустился на землю — легко, но не быстро, всё ещё проверяя, как следует его движениям новая ткань мундира. Сукно, изрядно смоченное мастерами портновских дел, ещё не высохло, казалось слегка влажным на ощупь.

Солдат, дежуривший у штабной коновязи, принял поводья мадатовского Проба. Валериан похлопал мерина по шее и, придерживая саблю, взбежал по ступенькам. Ташка била сзади по икрам, путалась при ходьбе; к этому неудобству ещё предстояло привыкнуть...

— Хорош! Хорош! — Ланской обошёл вытянувшегося Мадатова, осмотрел сверху донизу — от репейка на кивере до каблуков невысоких гусарских сапог; попробовал, как затянута чешуя — подбородочный ремень кивера, словно проверял надёжность мундштучных поводьев. — По виду — так в самом деле гусар!

Сидевшие за столом командиры батальонов — подполковники Приовский и Ефимович — довольно заулыбались. Валериан расправил плечи, выпятил грудь, сжал твёрже губы, подавляя неуместную теперь, ему казалось, улыбку.

Ланской вернулся на место:

— Что ж, смотришься хорошо, а всё остальное отложим до первого дела. Забирай, Анастасий Иванович, молодца, как договаривались. Получаешь, ротмистр, эскадрон. Сразу! Егерской ротой ты славно командовал, надеюсь, справишься и с гусарами.

Приовский, отяжелевший уже офицер, подбиравшийся к середине пятого десятка, но резкий ещё в движениях и быстрый в словах, подбежал к Мадатову, заговорил, несколько коверкая и перевирая слова, — он был венгерец:

— Четвёртый эскадрон, ротмистр! Мой человек вас проводит и показать. Маленький неудач с офицером... Не к вам... Не с вами... Майор и поручик убиты в последнем деле, корнета — ударили не сильно, но сейчас в госпиталь.