Черный гусар

В Финляндии корпус Каменского прорывался сквозь ветра и морозы, питаясь одной картофельной тюрей. Земляную ягоду солдаты выкапывали из мёрзлой земли, собирая урожай, посеянный местными поздней весной. Неужели, решили император и его новый главнокомандующий, в мягком климате придунайских провинций не нашлось бы чем прокормиться!..

Инструкции Каменскому были немногочисленны и понятны. Кратчайшим путём надлежало пройти за Балканские горы и острейшим образом обозначить угрозу Константинополю. Принудить султана заключить выгодный и уместный для достоинства российского императора мир, а далее... Дальнейшее направление движения южной армии будет определяться будущим соотношением сил в Европе. Пока же с Францией заключён мир, Австрия колеблется, не зная, на что решится. Момент благоприятный для решительного прорыва к Босфору...

Весной, как только появился подножный корм в степи и спала вода в Дунае, Каменский форсировал великую реку и двинул дивизии вдоль Черноморского побережья. Взяли Туртукай, Базарджик, забрали обратно Силистрию и в начале июня подошли к Шумле, ключевому пункту турецкой обороны перед Балканами. Великий визирь собрал в крепости несколько десятков тысяч янычар, спаги и ополченцев. Свинца и решимости туркам всегда хватало, особенно при обороне самими же построенных укреплений. Но прокормить такой гарнизон представлялось делом нелёгким. Это понимали оба командующих.

Турки едва ли не каждый день высылали из крепости отряды для поиска продовольствия. Каменскому не хватило сил блокировать город полностью: он обложил Шумлу с юго-востока, а к северным дорогам отправил подвижные отряды лёгкой конницы — гусар и казаков...

Перед бывшим селением Мадатова встретил усиленный разъезд, высланный навстречу ему Приовским. Валериан поздоровался с поручиком, фамилию его он ещё не успел запомнить, перестроил эскадрон в колонну поуже, по три, и повёл к лагерю.

Они ехали бывшей улицей, между бывшими когда-то домами, сараями и дворами. Теперь на месте строений грудились обугленные остатки недогоревших досок и брёвен. Кое-где виднелись тела бывших хозяев, не сумевших отстоять своё хозяйство и оставшихся на пепелище. Мадатов отпустил поводья, позволив коню самому выбирать, куда поставить копыта, и спокойно поглядывал по сторонам.

Приказ командующего был короток и точен, не оставляя сомнений невольным его исполнителям: «Мусульманские сёла сжигать, запасы продовольствия, по невозможности забрать, уничтожить...» Ланской объявил его офицерам полка, выждал паузу и, пожав плечами, добавил:

— Христиан велено беречь. Воровство, грабежи пресекать вплоть до применения силы. Но — это нам. Неприятель о сём приказе не ведает, а болгарская мамалыга, думаю, ничем турецкой не хуже... Что же, мы их, они — наших... Война, господа, она сама себя кормит и пожирает...

На бывшей площади Мадатов отправил эскадрон с вахмистром, а сам, захватив корнета Милковича, отправился к командиру. Для офицеров построили наскоро что-то вроде походного балагана — укрепили откосами поставленные столбы, забросали крышу чем только попалось под руку да завесили стены от ветра и водяной пыли.

Ланской сидел во главе сколоченного опять же наспех стола, ковыряя лениво ложкой остывшую уже кукурузную кашу. Зерно, найденное в сожжённом селе, частью распределили по саквам частью загрузили на две повозки полкового обоза. Остатки же старательно уничтожали уже второй день, что александрийцы стояли здесь лагерем. Балаган забит был офицерами первого батальона. Пахло мокрой одеждой, испарениями давно не мывшихся тел.

Валериан, а следом за ним и корнет, протолкались к полковнику.

— Что скажешь, ротмистр? Впрочем, можешь и не докладывать — нашёл бы турок, так по-другому бы выглядел.

Но Мадатов всё-таки коротко объяснил, что провёл эскадрон на запад около двух часов, военных отрядов не обнаружил и, как было приказано, вернулся к назначенному полковником времени.

— Военных, значит, не обнаружил. А — не военных?

— Жители местные, — нехотя ответил Валериан. — Отошли версты на четыре, тоже остановились.

— В лесу, под деревьями, — заторопился Милкович. — Костры жгут, что-то, похоже, варят. Старики, женщины, дети...

— Пожалел, значит, корнет? Вот попадёшься, не дай бог, к этим женщинам раненный, думаешь, они пожалеют?!. Командира своего расспроси, он эту войну с другого конца видал. На другом конце света... И хватит об этом! Садитесь, господа, обсыхайте... Терёшкин — положи четвёртому эскадрону своего варева...

Двое уже откушавших офицеров уступили прибывшим место. Мадатов отцепил саблю, поставил за спину, к плохо натянутому, отсыревшему полотнищу. Подсел к столу и с аппетитом стал уплетать хотя холодную, но густую и сытную кашу.

Ланской закурил трубку и с удовольствием следил, как едят его офицеры.