Черный гусар

— Покуда дерёмся — да. Когда опустили ружья, можно и пожалеть... Хотя, впрочем, и вы правы, граф. Своих беречь надобно куда больше. Поэтому и не шли на штурм лагеря, поэтому и ограничивались одной лишь бомбардировкой. Поэтому и помощь им придерживали, чтобы утомить поскорее... Теперь, что же, говорят — осталось в живых менее одной трети. Из сорока тысяч едва лишь двенадцать.

— Поздравляю вас, ваше сиятельство, с полной победой.

Кутузов махнул рукой: оставьте, мол, граф...

— Но это же совершенно известно, — настаивал Ланжерон. — Указ его величества о возведении вас в достоинство графа Российской империи уже составлен, подписан. Разве что ещё не доставлен в армию.

— Когда доставят, Александр Фёдорович, тогда и говорить будем. Жену я, впрочем, уже поздравил. Но нам с вами думать надлежит о другом. Победы полной я пока что никак не вижу. Да — левый берег теперь исключительно наш. Даже Измаил-бей ушёл обратно через реку. Но визирь в Шумле и ждёт подхода нового войска... Идти нам к нему? Сколько лет уже здесь воюем, пора бы, наверное, и понять — за Дунаем ничего полезного для нас нет!

Генералы задвигались, стали приближаться, будто бы надеясь возразить.

— Да, господа! — Кутузов опустил сжатый кулак на карту. — Булгария разорена войной совершенно. Мы же сами взорвали Никополь, Силистрию, Рущук, наконец Туртукай. По оставшимся селениям прокатывались то мы на юг, то турки на север. Потом снова мы, после обратно же турки... На сотню вёрст земля обнажена. Последних оставшихся жителей наши партии осенью загнали в Балканы. Чтобы снова двинуться к Шумле, надо сначала завести магазины. Где взять подводы? Откуда найти людей, чтобы охранять продовольствие?

— Можно... — начал было говорить Воронцов, но Кутузов оборвал его на полуслове:

— Времени нет, Михаил Семёнович. Из Петербурга торопят. Нужен твёрдый мир с Портой, потому что с запада угроза надвигается пострашнее. А на двух подобных противников нам сил больше не хватит. Да чтобы армию нам на тот берег перевести, какой же мост надо соорудить. Знаю, знаю, генерал, есть мост, построен был, но — неисправен. В две осени исправить его не смогли, почему думаете, что в эту удастся? Ближайшая диспозиция будет у нас, Александр Фёдорович, такова...

Граф Ланжерон выпрямился, всем видом показывая, что готов повиноваться приказу, даже такому, с которым и не согласен.

— Отряд генерала Маркова так за рекой и оставим. Несколько тысяч сможем довольствовать, а они там некоторыми диверсиями охладят пыл моего старинного друга. То же и дивизия Засса под Виддином. Пара стычек — и храбрый Измаил-бей до самой весны притихнет. Турок из лагеря визирского выведем в окрестные сёла и оставим там под малой охраной. Сейчас они совсем безопасны. Пока ещё отоспятся да отъедятся... Остальную армию отводим на винтерквартиры... Я уезжаю в Бухарест, туда приехал Галиб-эфенди, там ведутся переговоры, надо их подтолкнуть...

VII

Турки шли из лагеря сплошной вереницей. Тощие, измождённые, едва ковыляя, еле переставляя не гнувшиеся, распухшие ноги. Специальные команды, отряжённые в помощь врачам, обходили лагерь, отыскивали «кротовые» норы, вырытые несчастными. Искали по виду, а пуще всего по запаху. Смрад шёл из каждого такого жилища, смрад стоял над лагерем бывшего войска, выдержавшего страшную трёхмесячную осаду, голод, холод, постоянную бомбардировку.

Три месяца — с августа почти по декабрь — русская артиллерия осыпала скованного неприятеля чугунными и каменными ядрами. Отвечать те не могли, поскольку пушки с собой перевезти не сумели, а оставшиеся на правом берегу захватила кавалерия Маркова. Говорили, впрочем, что последние недели турки вовсе не прятались, даже услышав прилетающие снаряды. Казалось, им лучше умереть быстрой смертью, чем ждать, пока прикончат голод, холод, дизентерия.

Обнаружив очередное логово, санитары раскидывали примитивную крышу и пытались поднять обитателей на ноги. Кто мог — уходил, вливался в толпу отправленных на «сохранение». Кого не удавалось заставить встать ни уговорами, ни криком, ни оплеухами, тех перекладывали с земли на носилки, чтобы впоследствии переправить через Дунай и отдать великому визирю. Мера столь же выгодная, сколь и гуманная. Несколько тысяч больных и раненых должны изрядно озаботить Ахмед-пашу...

— И зачем нас только сюда пригнали, — проворчал полковник Ланской. — Это уже не армия, это уже не сила.

Александрийский гусарский, вытянувшись в линию поэскадронно, отгораживал сдавшихся турок от линии берега. Валериан тоже подумал, что такая предосторожность излишня. Вряд ли у кого-нибудь из этих людей обнаружилась бы даже не сила, а душевная энергия, воля к сопротивлению. И ятаганы свои, и длинноствольные ружья, пистолеты с изукрашенными рукоятями они оставляли на месте безропотно, желая лишь унести с собой личные вещи, ну и, разумеется, ноги...

— Тут и одного твоего батальона вполне бы хватило, — продолжал негодовать Ланской. — Да что батальон? Фому Чернявского показать, и вопросов уже не будет...