Черный гусар

Мадатов, ещё в чине майора, командовал уже батальоном вместо подполковника Ефимовича. Андрею Александровичу прострелили грудь, бедро, руку, когда гусары схватились с турецкой конницей, ещё пытавшейся защитить лагерь у Рущука. Батальонного отправили в Яссы, в главный госпиталь армии. Новицкий сопровождал его до места, а вернувшись, сказал, что опасности для жизни, кажется, нет, но лечиться придётся долго. И Ланской, не раздумывая, сделал представление командиру корпуса — назначить на свободное место отличившегося уже эскадронного. Ланжерон тут же приказал подготовить приказ и подписал его сей же час.

Валериан, верхом на Пробе, стоял рядом с Ланским и мрачно рассматривал ковыляющих мимо турок. Никакой жалости к ним он не испытывал. Это были те же самые люди, что лишь несколько десятилетий назад железным плугом взрыли всю его родину — от Еревана до Шушикенда, от Лори и до Аракса. Наверное, не те, но точно такие. Случись им сегодня взять верх, и никто из гусар не прожил бы более часа. То есть некоторые продержались бы, наверное, много больше, при этом отчаянно завидуя тем, кому повезло умереть сразу.

— Смотри-ка, майор! Как у длинного-то глазищи горят! Ох, чувствую, добрался бы он до меня, зубами бы перегрыз!

Ланской, ухмыляясь, кивнул на высокого плечистого юзбаши. Тот шёл сам по себе, в отличие от товарищей, обнимавших и поддерживавших друг друга. Держался по возможности прямо, хотя и подволакивал правую ногу. Смотреть он тоже старался перед собой, но иногда, не удержавшись, выпускал исподлобья огненный, ненавидящий взгляд.

— Этот — да! Этот — противник! И голодом его не сломили, и раной... А что, Мадатов, вот отлежится, откормится и снова выедет в поле. Опять будет драться, как тогда под Рущуком, помнишь?

Валериан, разумеется, помнил страшную, отчаянную атаку сипахов Чапан-оглу. Он тоже не понимал, какая нужда командующему сохранять жизнь людям, что через несколько месяцев будут стрелять, рубить, жечь, вешать, сажать на кол...

И он, в общем, не удивился, увидев, что полковник медленно потянул из ножен саблю. Только подумал, что за такое самовольство одним разжалованием, пожалуй, и не отделаешься.

— Полк! — Ланской привстал и оглянулся. — Сабли вон!

Громыхнула сталь, и тут же сделалось тихо. Турки остановились. Кто-то попятился, кто-то закрылся в страхе руками. Высокий офицер развернулся грудью к александрийцам и набычился. Мадатов видел, что ему уже совершенно безразлично, что готовит ему ближайшее будущее. Человек этот просто устал. Устал так, что перестал бояться чего-либо. Даже жизни, а тем более смерти.

— Слушай! — загремел Ланской. — На краул!.. Смирно!..

И отсалютовал саблей, глядя в глаза юзбаши.

Изумлённый Валериан всё же успел повторить приказ командира, вздёрнул саблю перекрестием на уровень подбородка и опустил в сторону по плавной дуге. Единым звуком взвыли трубы и громыхнули литавры.

Турок выпрямился, развернул плечи и неожиданно отдал честь русскому командиру совершенно по-европейски. Потом повернулся и двинулся дальше, стараясь держаться ещё прямее, шагать ещё чётче. И другие уже попытались двигаться более собранно, поднимать голову выше, смотреть осмысленнее и жёстче.

— Полк! — уловил Валериан голос, доносящийся слева, где, он знал, стояли таким же заслоном егеря генерал-майора Земцова. — На краул!..

Мимо гусар, егерей, казаков, гренадеров, улан проходили остатки армии Блистательной Порты. Те самые воины, перед которыми несколько веков дрожали страны Азии и Европы. Быстрые, отчаянные рубаки, страшные в нападении, упорные в обороне. Неприятель побеждённый, но не примирившийся. Противник, делавший честь армии, что сумела всё-таки одержать над ним верх...

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

I

Артемий Прокофьевич Георгиадис приехал к Кутузову рано утром. Командующий принял его в халате, усадил рядом с собой на цветастую оттоманку.

— Его величество недоволен, — начал граф без обиняков. — Спрашивает, почему, мол, перенесли переговоры в Бухарест. Кишат здесь шпионы французские, австрийские, турецкие и прочее, прочее...

Услышав об императоре, Георгиадис почтительно наклонил голову.

— Я ответил министру, что выговор заслужил, но выбрал столицу Валахии не случайно. В лесу спрятаться проще, чем на открытой равнине. — Он придвинулся почти вплотную и резко понизил голос: — Наш человек, уверен, может уже сообщить нечто существенное. Надобно с ним повидаться не-за-мед-ли-тель-но...

Последнее слово генерал выделил, растянув его по слогам.

— В Шумле, ваше высокопревосходительство, было не в пример проще. Он должен был общаться со мной просто по долгу службы. Здесь же ему надлежит постоянно быть при посольстве Порты.

— А было бы просто, государь мой, я бы к вам и не обратился. Послал бы адъютанта, попросил приехать господина... прямо сюда.

Оба встретились глазами и улыбнулись. Сама мысль пригласить нашего человека в резиденцию главнокомандующего Дунайской армией показалась собеседникам уморительной.