Черный гусар

— Почему? — искренне удивился Георгиадис. — Потому что не любит греков? В сущности, все мы не любим друг друга, почему же кто-то должен задевать тебя больше... Он не любит фанариотов. Может быть, я тоже не любил бы их, но — сейчас они мне нужны. Прежде всего, один. Если бы Самуркаш устроил встречу с нужным нам человеком, я бы терпел его раздражение хоть каждый день, да ещё поддакивал мимоходом. Но он боится...

— Греков?

— Турок. Он боится оказаться замешанным в такой истории. Потому что не знает, как будет оправдываться, когда турки вернутся.

— Вы думаете...

— Султан не хочет отдавать России дунайские княжества. Потому-то нам и нужно знать, как далеко его посланники могут зайти в уступках. Пока что они держатся твёрдо. Нам нужно подыскать место...

— Есть одно соображение... — начал было Новицкий.

— Подождите. В этом городе уши есть, кажется, у каждой стены. Привяжем коней, спустимся к воде и обсудим.

У реки было ещё холодней, чем наверху. Новицкий накинул ментик, Артемий Прокофьевич запахнул пальто.

— Встречи обоих посольств происходят на постоялом дворе Манук-бея. Так?

— Это хорошо известно каждому в городе, — улыбнулся Георгиадис.

— Что он за человек?

— О! Человек он весьма и весьма примечательный. Он был приближённым, даже доверенным лицом Мустафа-паши. Тот сидел в известной всем нам крепости Рущук. Правил умно и жёстко. Навёл порядок в подвластной ему земле.

— Я не слышал о таком бее.

— История его закончилась ещё до прихода александрийцев. Он сражался с Михельсоном, с Прозоровским... Вот вам пример его действий: шайки разбойников, кирджалиев, грабили придунайские земли. Мустафа-паша взял их к себе на службу. И слепил из них вполне боеспособное войско. Тех же, кто решил своевольничать, разбил, пленил и повесил.

— Решительный мужчина.

— О, да! Когда до него дошли вести об очередном перевороте в Константинополе, он двинул туда свою армию. Предварительно заключив перемирие с Прозоровским. Даже вошёл в Стамбул. Но его друга, свергнутого султана Селима, убийцы успели задушить, пока Мустафа штурмовал стены сераля. К сожалению нашему, укрепиться у власти новый великий визирь Мустафа-паша не сумел. Янычары снова перевернули свои котлы. Многих тогда убили, но Мустафа-паша погиб с саблей в руках...

Георгиадис замолк, видимо, представляя в воображении последний бой великого визиря Мустафа-паши, прозванного Байрактаром, о котором он знал, разумеется, много больше, чем намеревался поведать Новицкому.

— Так вот, Манук Мирзоян был одним из кружка «рущукских друзей», приближённых Мустафа-паши, — повёл рассказ Артемий Прокофьевич, — финансовый гений. Он сумел подпереть власть Байрактара в Рущуке, а потом налаживал его дела в Константинополе. Манук-бей — называют его теперь сами турки.

— Как же он сумел уцелеть при новом перевороте?

— Не он один. Галиб-эфенди — министр иностранных дел, тот, что привёз сюда турецкую делегацию, тоже был когда-то советником Байрактара. Так же, как и князь Дмитрий Мурузи... Не знаю точно, Сергей Александрович. Ярость янычаров слепа, но тот, кто её направляет, целится с большим выбором. Эти трое, видимо, представлялись ему полезны.

— Вы могли бы ему довериться?

— До известной степени, да. Он оказал нам некоторые услуги, впрочем, за весьма приличную плату. Но... — Георгиадис замялся. — Если говорить честно, я его недолюбливаю.

— Как грек армянина? — неуклюже попытался пошутить Сергей.

— Нет, — ответ был холоден и остр. — Как русский агент константинопольского купца...

После паузы Новицкий продолжил:

— Итак, мы знаем, что фамилия хозяина дома, где ведутся переговоры между русской и турецкой делегациями, Мирзоян. Он армянин, добившийся положения в Блистательной Порте. И человек...

— ...скажем так, расположенный к Российской империи, — закончил его фразу Георгиадис.

— В Александрийском гусарском служит майор Мадатов — тоже армянин по рождению. Наверное, им есть о чём побеседовать, что рассказать друг другу, что посоветовать. А мы с князем приятели ещё с самого Петербурга.

Артемий Прокофьевич поднял руку и похлопал Новицкого по плечу...

II

Постоялый двор Манук-бея стоял на улице Шапошников — страде Ишликарилор. Большой улицей называли её в Бухаресте. Одним концом своим она упиралась в княжеский дворец — резиденцию валашских князей, и была достаточно широка, чтобы две кареты, запряжённые четверней, разъехались без особых усилий. Но александрийцы всё равно выстроились короткой цепочкой: впереди Мадатов, за ним Новицкий, а последним — денщик майора Онищенко.

Они не спрашивали, как проехать к Манук-бею. Им уже объяснили, что шум постоялого двора слышен не менее как за половину версты. Это оказалось совершеннейшей правдой.

Орали ослы, верблюды, ржали лошади, лаяли и подвывали собаки. А над звериными языками плыли разнообразные человечьи наречия — турецкое, румынское, немецкое, армянское, русское... Кто только разгружал привезённые товары, кто уже искал покупателя, а кто-то рядился о достойной цене.

Когда же гусары приблизились настолько, что уже могли рассмотреть владение Мирзояна, Новицкий даже присвистнул: