Черный и зеленый

На полу возле кровати валяется носок. Его надо отнести в ванную и положить в кучу грязного тряпья. Но сейчас совершенно нет сил, нет настроения, нет сил, и пусть он валяется.

И никак не отвертеться. Никак. Надо идти.

Как же не хочется идти. Надо идти. Потому что если не пойти, может произойти нечто совсем ужасное, придут, будут колотить в дверь, ужас.

Может, как-нибудь обойдется. Может, простят. Все-таки кое-что сделал. Не все, конечно, но все-таки. Может, как-нибудь.

Вряд ли.

Еще есть немного времени. Маета, маета.

Просто лежать, лежать, ничего не делать, смотреть телевизор, читать книги русских, французских, португальских писателей. Засыпать с книгой в руках, засыпать под бубнеж телевизора.

Вошла Нина Петровна.

Колинька, ты бы собирался. А то опоздаешь. Сходи уж, что ж теперь делать.

Да, да.

Будешь яичницу?

Да, да. Я потом. Да.

Потом или сейчас?

Да, да, хорошо.

Нина Петровна вышла.

Из этой комнаты он выходил редко. В основном сидел в комнате.

А куда ходить-то? Вокруг большой город, улицы, дома, памятники архитектуры, много людей, но ходить куда-либо совершенно не обязательно.

Вот люди ходят на работу, в гости, на выставки, на футбол. Ходят в клубы.

В сущности, это ведь совершеннейшее безумие — «ходить в клубы». Особенно в положении Николая Степановича.

Вот он и не ходит.

Некоторые еще ходят «на рыбалку». Или «на охоту». Как это у них получается? Как такое возможно?

Подошел к кровати, взял пульт дистанционного управления, дистанционно включил телевизор.

Кубок мира по биатлону. В биатлоне важна не только быстрота бега, но и меткость стрельбы. Неточная стрельба может подвести самого быстрого бегуна. Каждый неточный выстрел — это лишний штрафной круг.

Неудачливый стрелок бежит штрафной круг, а его счастливые соперники мчатся вперед, к финишу, и их уже не догнать.

Однажды по телевизору показали, как разбился молодой российский лыжник, прыгун с трамплина. Порыв ветра снес его в сторону, он потерял равновесие и рухнул с огромной высоты на поверхность трамплина, и долго потом катился вниз, страшно кувыркаясь.

Однажды по телевизору показали, как один футболист не забил гол в пустые ворота с расстояния один метр. Он попал в штангу, после чего мяч подхватил защитник команды-соперника.

Однажды по телевизору показали, как один выдающийся каскадер привязал себя прочными ремнями к корпусу небольшого самолета, а рядом укрепил видеокамеру, чтобы она снимала его полет. В полете прочные ремни развязались, и каскадер повис на руках, и вот он раскачивается, раскачивается, а камера все это снимает, и каскадер сорвался с огромной высоты и разбился, а камера все это запечатлела, и потом смерть каскадера показали по телевизору.

Что же делать, надо идти. Надо идти.

Он еще даже не принимал душ. Проснулся, встал, надел трусы, тренировочные штаны, футболку и приступил к маете.

Принять, что ли, душ. Или так пойти. Какая разница. Раньше люди мылись раз в неделю в бане, по субботам. А в остальные дни только умывались и чистили зубы. И ничего.

Если мыться один раз в неделю, то организм подстраивается, и в первые три дня после бани не воняет. А вот уже день на четвертый-пятый начинает пованивать. А там, глядишь, снова суббота, снова баня, и организм опять не воняет. И нормально.

Николай Степанович опять подошел к окну. Около дома напротив остановилась машина и из нее вышел человек.

Какой-то человек вышел из подъезда и пошел по тротуару.

Что им сказать. Что сказать, если они спросят. Сказать-то нечего.

Порвать на груди рубашку, забиться в истерике, орать я сволочь, я дурак, я говно последнее.

Режьте меня на куски, стреляйте, порвать на груди рубашку, забиться в истерике.

Это не выход.

Простите, войдите в мое положение, дайте мне еще один шанс, один только шанс, дайте мне возможность искупить.

Какая гадость.

Ладно.

Какая-то женщина в доме напротив моет окно.

Однажды в детстве он подошел к краю обрыва и посмотрел вниз с огромной высоты.

Однажды в детстве его сильно побил отец за одно плохое дело.

Однажды в детстве он почувствовал абсолютное беспричинное счастье, и это больше не повторялось.

Что же им сказать. Что сказать. Нечего сказать. Ладно. Надо идти.

Вошла Нина Петровна.

Поел бы яичницу-то.

Да, да.

Снял тренировочные штаны, надел носки, брюки, рубашку, джемпер.

Вышел в коридор. Надел ботинки, куртку. Паспорт, ключи, немного денег, проездной.

Пока.

Иди с Богом. Так и не поел.

Да, да.

Можно на лифте, но лучше по лестнице, лифт тесный, вонючий, и всего четвертый этаж, лучше по лестнице.

Эта небольшая улица называется улица Маяковского, а раньше она называлась Надеждинская улица. Почти всем улицам вернули старые названия, а эта так и осталась улицей Маяковского.

На Надеждинской улице (улице Маяковского) в доме № 11 жил Д. Хармс.

Тихая улица, тихие маленькие магазины, тихие дома, а вот уже Невский, большой и вовсе не тихий, и Николай Степанович, как это обычно пишут писатели в литературных произведениях, «растворился в толпе».

Нина Петровна собралась было совершить какое-нибудь привычное хозяйственное действие, но вместо этого подошла к окну.

Какая-то женщина в доме напротив моет окно.