Он глотал горькую грязь и пил воняющую плесенью воду. Давился. Кашлял. Пытался вырваться из рук человека, который вовсе не выглядел сильным.
– Не буду… рабом… твоим. Слово… дал… я умру…
– Ты, Олли Ину, сын Ерхо, умер для свободных людей. – Янгар говорил спокойно. – Но ты остался жив.
– Нет!
Он все-таки почти утонул. И в полузабытьи, холодном, сковывающем, слышал, как поднимается его враг. И сам Олли попытался встать на ноги, чтобы ударить еще раз, но не сумел пошевелиться.
Его подхватили, потащили куда-то, стянув остатки одежды, облили ледяной водой. Он слышал, как щелкают ножницы, срезая длинные пряди. И готов был выть от тоски.
Следовало убить себя раньше.
Умерший свободным, свободным и родится. А раб…
Нет существа более низкого, ничтожного, чем тот, кто не сумел удержать в руках свободу. Боги глухи к его просьбам, а люди… Люди свободны делать все, что пожелают.
И когда серебряная бляха скрепила концы ошейника, Олли заплакал.
– Дурак, – сказал Янгхаар Каапо, присев рядом с врагом. – Ты жив, понимаешь? А остальное – это мелочи.
Вот только разве могли эти слова утешить того, кто перестал быть собой?
Начало поединка я пропустила.
Лагерь раскинулся вдоль опушки, и люди с топорами проредили молодую зыбкую поросль. Но эти раны лес затянет по весне, разбудит лозы побегов да зарастит ожоги кострищ травами.
За каймой дороги начиналось поле.
Серая рожь клонилась к земле, роняя сгнившее зерно. И яркие пятна шатров выделялись в этой серости. Я смотрела на расписанные серебром и золотом полотнища, на высокие копья, на влажные стяги, прочесть которые было невозможно. На костры, коновязи и лошадей, что, почуяв мое приближение, беспокоились. На повозки обоза, слуг, занятых работой, и воинов, оцепивших участок поля…
Его расчистили для поединка. И земля, лишенная и травяного ковра, и ржаного убранства, смешалась с водой, превратившись в черную липкую жижу. В ней плавали редкие колосья, и босые ноги поединщиков втаптывали их в грязь.
Двое кружили, связанные нитью взгляда. И сталью, что отпускала сталь лишь на мгновение.
Я слышала звуки – резкие, нервные. И в то же время жалобные, словно оружие устало воевать.
И люди тоже.
Узнала ли я их?
Конечно.
Вот Олли Ину, мой брат. Он высок и силен, почти как отец, и некогда казался мне несокрушимым. Клинок в его руке скользит, рассекая покрывала ветра, стремясь уязвить, но всякий раз сталкивается с иным клинком, тем, который держит в руке Черный Янгар.
Он жив.
И яростен.
Янгхаар Каапо много ниже моего брата. И тоньше. Быстрей. Яростнее. Он кружит и кружит, раз за разом пробиваясь сквозь защиту Олли, чтобы оставить на его теле очередную рану. Не убивает, но лишь дразнит. И мой брат стискивает зубы, пытаясь сдержать стон.
Он силен, Олли, и достоин наследовать имя и земли рода Ину, но сейчас я видела, как эта сила уходила в землю с кровью. И знала, что та, напоенная досыта, ответит весной небывалым урожаем.
Земля умеет быть благодарной.
А люди… Мой брат вот-вот погибнет от руки моего мужа. Я же, скрытая тенью леса, стану свидетелем этой смерти.
– Бей!
Я не заметила, как Олли выронил палаш, и только чувствовала, что сталь, в отличие от крови, земле не по вкусу.
Мой брат стоял, раскинув руки, будто желая обнять смертельного врага, а Янгхаар Каапо, вдруг сгорбившись, словно постарев за секунду, медлил с ударом.
Но вот он протянул руку, медленно, точно во сне, схватил Олли за косу.
Пиркко-сестрица сама вышила ленту для нее, алую, с белым узором. На удачу.
А я подарила синюю, я еще надеялась, что мои дары могут что-то изменить.
Лента выскользнула из волос. А я, вместо того чтобы остановить удар, смотрела, как падает она, алая с белым, в грязь, под ноги Янгару.
В следующий миг вслед за лентой полетела коса. И Олли Ину, осознав, что случилось, с ревом бросился на Янгара. Вот только сам рухнул в грязь. Подняться ему не позволили.
Что было дальше?
Я смотрела, как моего брата топят в грязи. И знала, что он останется жив и что отныне жизнь эта не будет иметь для него никакой цены.
Олли, гордый Олли, сильный Олли, способный поднять на плечи племенного быка, предпочел бы смерть такому позору. А отец мой согласился бы: смерть честнее, чем жизнь раба.
Янгхаар Каапо поступил бесчестно, и это была хорошая месть.
Что же касается меня… аромат свежей крови дурманил.
Сладкая, должно быть.
И как стучат человеческие сердца! Оглушают просто, манят. Всего-то шаг сделать, пока все увлечены и…
Нет.
Я очнулась.
Звал лес. И влажно шелестела рожь. Янгхаар Каапо вытирал лицо грязной ладонью. Мальчишка-слуга переминался с ноги на ногу, не зная, как предложить воду и полотенца.
Молчали воины.
Только припозднившийся журавлиный клин оплакивал судьбу Олли Ину.
Уходя, я обернулась. Янгар стоял, повернувшись к лесу, запрокинув голову, и холодный дождь смывал грязь. Капли рисовали узор на черной жиже, что покрывала шею и грудь, целовали шрамы, к которым и меня тянуло прикоснуться. В какой-то миг Янгар вдруг дернулся и открыл глаза. Смотрел он прямо на меня, и губы его дрогнули:
– Вернись…
Нет, наверное, показалось.
Глава 18
Перемены