Акимов лежал, парализованный неопределенностью, и с каждой минутой тревога его росла. Несмотря на то, что обстановка пока была мирно-стоячей, как на дне пруда. Это и настораживало.
Акимову вдруг показалось, что сейчас кто-нибудь появится и скажет, что-то вроде такого: «А знаешь, брат, что ты вчера наделал? Ты…» После чего у Акимова будет инфаркт или не останется ничего другого, как только броситься в окно.
Эти мысли ничем пока не опровергались, и от них сердце Акимова, как бы разминаясь, начало подрагивать. Не очень сильно, но достаточно часто. Это хорошо чувствовалось в плотной тишине тесного пространства странной комнаты.
За окнами расплывчато прошумел автомобиль. Этот звук словно прочистил Акимову слух, и он уловил не замечаемое до этого мерное тиканье. Оно исходило из-за головы Акимова.
«Кстати, сколько сейчас? Неужели и на работу проспал? Этого ко всему не хватало»
Акимов вынул из-под одеяла руку и посмотрел на свои часы…
И тут произошло такое, от чего Акимов, действительно, чуть не получил инфаркт.
Часов на руке не оказалось. Но это было мелочью, о которой Акимов мгновенно забыл.
Самым же невероятным, невообразимым и пугающим до обморока… до ледяной жути… до спазмов… было то, что из-под одеяла, где, как чувствовал Акимов, он лежал совершенно один, высунулась и приблизилась к его лицу чужая рука…
Совершенно чужая.
Абсолютно отличная от его крепкой волосатой конечности с пухлыми пальцами и широкой ладонью. Страшная своей темной кожей и кривыми пальцами с выпирающими суставами. Страшная всем – неожиданностью появления, размером, цветом… Всем!
Несколько мгновений Акимов её разглядывал. Как совершенно посторонний, не имеющий к нему никакого отношения предмет – обглоданная жуткая рука…
Но когда Акимов соотнес её послушное появление со своим намерением узнать время, и пошевелил кривыми куриными пальцами, ему стало настолько жутко, что еще больше почернело в глазах, которые, хотя и оставались без четкости изображения, но все же позволили определить главное – рука, исполняющая мысленные приказы Акимова, принадлежит очень старому человеку. Или мумии, или трупу… Это внешне. А по нераздельности ощущений рука принадлежит ему. Это его рука!!!
Пробыв несколько мгновений в параличе, Акимов выдернул вторую руку…
Сердце его бухнуло, затряслось и, подпрыгивая на невидимых ухабах, понеслось куда-то вниз – вторая рука была такой же страшной. Такой же старчески усохшей. И так же послушно исполняла мысленные команды. На одном из ее пальцев чернел камушек колечка.
«Что со мной? Что со мной такое произошло? Что они сделали с моими руками? … Нет, это сон, как тогда. Это просто сон»
Акимов ущипнул одной безобразной рукой другую безобразную руку. И почувствовал, как оттянулась дряблая кожа, и стало больно. Но ничего не изменилось – он не проснулся. А так и оставался лежать с выставленными перед лицом руками. Отвратительными тонкими стариковскими руками.
«Что со мной, Боже…»
Акимов бы с радостью вскочил и заорал, зовя кого угодно на помощь. Но на это у него не было сил. Они мгновенно были съедены навалившимся на него страхом.
Руки упали Акимову на грудь, и какое-то время он лежал на грани обморока, разъедаемый страхом. Тяжело втягивая в себя спертый воздух комнаты.
Мысль его металась в поисках объяснения.
«Это я еще сплю. Это еще просто сон. Кошмарный сон. Не хочу! Возьмите меня отсюда, хоть кто-нибудь, возьмите меня! Как выйти из сна? Понять, что это сон? Нет. Не получается. Я где-то застрял. В каком-то кошмаре. И что бы ни делал, все буду делать изнутри. А надо, чтобы кто-нибудь снаружи, Чернов, позвонил и разбудил, или с работы. Как им сообщить? Что за бред! Я сошел с ума…. Господи! Я сошел с ума! Я просто рехнулся! Вот и все…»
В груди у Акимова стучало, в голове в такт частому пульсу колыхалось, и во рту пересохло. Он провел языком по губам и заодно проверил зубы…
Половины зубов недоставало. Спереди еще оставались, а дальше торчали вразнобой развалившиеся, сломанные, торчащие обломками из десен.
«Неужели выбили? Меня что, били? Да что происходит? Нет. Нет, слишком много всего. Это кошмар. Это просто кошмар на фоне пьянки. Такого не бывает. Скоро проснусь. Сам собой. Надо просто это перетерпеть. Расслабиться. Барахтаешься и тонешь. Чем сильнее молотишь по воде, тем быстрее идешь ко дну. Здесь то же самое. Сейчас успокоюсь и всплыву. И сон закончится. Никогда, никогда! Что бы ни было, Господи! Клянусь Тебе, чтобы ни было! В рот не возьму ни глотка! Только выпусти меня отсюда! Бежать!!! Немедленно и куда угодно! Бежать!»
До этого момента Акимов два раза в своей жизни испытал страх, от которого внутри у него все слипалось, и по коже шел мороз. Когда ни вздохнуть, ни вскрикнуть.
Первый раз страх имел реальные, трехмерные основания.