Черный ящик Цереры

Мильчевский вышел в институтский коридор, длинный, как очередь в столовую, когда хочется есть. Солнечный свет из огромного окна падал на серый пластиковый пол, усиленно шлифуемый в течение рабочего дня подметками докторов, кандидатов и неостепененных товарищей.

Театр начинается с гардеробной, так полагал великий режиссер. Наука кончается в коридоре, так думал Мильч. Зато начинаются дипломатия и сплетни. Здесь ученые бросаются идеями, обмениваются симпатиями, заключают союзы.

Зеленые стены коридора разрезались на узкие полосы многочисленными белыми дверьми с табличками и надписями; "Вход строго воспрещен", "Сектор испытаний", "Вход воспрещен", "Лаборатория No 11", "Вход посторонним воспрещен", "Научно-технический отдел", "Лаборатория волновой функции", "С огнем не входить", "Брось папиросу" и так далее.

Возле залитого светом окна стоял молодой человек, нетерпеливо барабаня костяшками пальцев по подоконнику. Вокруг его гладко причесанной головы разливалось радужное апостольское сияние, за спиной сонм мечущихся пылинок поднимал и опускал легчайшие ангельские крылья.

Мильчевский сразу узнал эту фигуру, тонкую и подвижную, похожую на вопросительный знак. Патлач собственной персоной. Патлач - назло густо набриолиненным волосам, Патлач - отрицание новенького, только что с плеч заезжего туриста, костюмчика а ля Пари, Патлач - выражение внутренней разболтанной патлатой сущности. Вот он, в одежде херувима с крыльями и нимбом, окруженный со всех сторон запретами и надписями и... ничего? Не хватает только арфы, но она, очевидно, в одном из его бездонных карманов.

Мильч поморщился. Появление Патлача в коридоре научного института его шокировало. По его мнению, этот тип вообще персона нон грата, хотя и вполне годится для специального использования...

- Хм, - сказал Патлач вместо приветствия. - Качаешь науку с боку на бок? Двигаешь ее в сторону?

- Ты озверел? Чего заявился? Как нашел меня? Я же...

Патлач прищурился.

- Совершенно срочно нужно получить с одного будущего нобелевского лауреата небольшой должок за контрабандный японский транзистор.

Мильч покраснел.

- Была же договоренность на конец того месяца, - проговорил он.

- Что делать, времена меняются, цены подымаются, - беспечно сказал Патлач. - Нужны башли. Сегодня!

- Я сейчас не могу, - глухо ответил Мильч.

Патлач помолчал, расковыривая носком узкого туфля шов на пластиковом полу.

- Я так и думал. Эти мне Эйнштейны без сберкнижки. Тогда вот...

Он вынул из кармана пиджака плоскую длинную коробку.

- Небольшая услуга. Пусть полежит здесь денька два. В субботу принесешь к "Веге".

- Нет, - сердито сказал Мильч. Его и без того тонкие губы сжались в ниточку.

- Не надо, - мирно сказал Патлач.

- Что не надо? - возмутился Мильч.

- Не надо спорить. Моя просьба - пустяк, и ее следует исполнить.

В голосе Патлача было что-то, заставившее Мильча протянуть руку к коробке. Едва опустив ее в карман, он обнаружил, что собеседника уже нет. Был и исчез. Растаял, как эфемерида. Мильч тихонько ругнулся и пошел в лабораторию. Хорошо, что никто не видел.

Обыкновенный шантаж, размышлял он, садясь за столик, заваленный диаграммами от электронных потенциометров. Сначала ты покупаешь у своего полуприятеля импортный приемник. Очаровательную сверкающую безотказную штучку. Назло соседям и друзьям, на зависть случайным знакомым и прохожим. Их взгляды греют твою душу. Ты единственный обладатель вещи редкостной, почти уникальной. Потом тебе говорят, что твой идеал контрабандный. Может быть, кого-то где-то схватят и тебе придется фигурировать. Процесс, огласка, реакция на работе, реакция дома, реакция в институте. Сплошная химия. И вот неуверенной рукой ты впервые берешь краденую вещь, чтобы спрятать ее от усталой, сбившейся с ног милиции. Ты уже преступник, соучастник, барахольщик. Впрочем, у них, кажется, имеется точное определение для тех, кто прячет краденое. Как это... Неважно, Мильч, ты не помог майору Петрову с проницательным взглядом светло-серых глаз, и бедняга будет курить до утра в своем кабинете папиросы "Казбек". Ты покатился по дорожке, усеянной розами и шипами комфорта.

А что делать? За красивую жизнь приходится платить устойчивым советским рублем и красными кровяными тельцами. Тельца объединяются. Золото с эритроцитом.

- Роби, о чем замечтался? Готовь решетку. Дифрактометр запустим после обеда.

Ее приготовят другие. Вернее, она уже готова и ждет новых рук и новых глаз. Самая легкомысленная конструкция, придуманная людьми, это тюремная решетка. Ни одну любовницу не ласкают так долго и жадно, не спуская с нее восторженного взгляда, как это неостроумное сооружение из металла. Поклонники у нее не переводятся. Неужели же карие с поволокой глаза Роберта Мильча должны будут созерцать стальную абстракцию, ставшую на его пути к комфорту? Что же, это не исключено. Возможно, майор Петров уже записал эту коробку под тридцать шестым номером в длинном списке вещественных доказательств. А возможно... Все возможно!

Мильч осмотрелся.