Черный Иркут

Будь трезвым, Сергей бы повёл себя по-иному. Но здесь решил, что обязательно принесёт котёнка. Одним махом он выпрыгнул из окна на землю и бросился через дорогу. Такой наглости не ожидали и с противоположной стороны. Собственно, на это Сергей и рассчитывал. Но когда он уже добежал до угла, под удары грома раздалась автоматная очередь. Пули высекли на асфальте искры и в отскоке с плюхом ушли в стену дома. Сергей упал и под прикрытием выступа тротуара пополз к котёнку, который спрятался от шума в цветочной клумбе. Он слышал, как ответно затрещали выстрелы из дома, где он только что сидел.

Котёнок мяукал за крупными и пышными пионами. Сергей усмехнулся: уж если быть пижоном, то до конца. Он наломал букет нежно-розовых пионов, дотянулся до котёнка, сунул его за пазуху. Оглядевшись, решил возвращаться по канаве. По опыту знал: два раза по одному и тому же месту не ходят. Держа перед собой букет, пополз к канаве, которая огибала улицу. Из дома коротко и дробно бил крупнокалиберный «браунинг». Под гимнастёркой мяукал и царапался котёнок, ему было страшно. Сергею что-то кричали, советовали, но он не мог разобрать что. Наконец добрался до канавы, прополз по ней ещё несколько десятков метров, пока не услышал близкий голос Ратко:

— Вставай, другарь, ты уже дополз до Белграда. Войны там нет!

Сергей поднялся, и тут же над головой просвистели пули. Он вновь упал на дно канавы и услышал, как приближается шум дождя, поднял голову и не увидел стоявшего на противоположной стороне дороги дома — вода падала стеной. Сергей встал во весь рост и, придерживая котёнка, зашагал к двери.

— Эту партию ты выиграл, — сказал ему Ратко. — Она хотела выскочить из окна за тобой. Еле удержали. Мы не могли позволить себе этого. Милица — та девойка, которая дорого стоит, — и громко обратился к собравшимся: — Давайте выпьем за то, ради чего не страшно отдать жизнь.

— Предлагаю выпить за женщин! — поддержал его Сергей. — Стоя и до дна.

Все налили в кружки и встали. Ратко, посматривая на приумолкнувших товарищей, сказал:

— Русские — странные люди. Особенно мужчины. Сидят, пьют, разговаривают, как все нормальные люди. Но как только доходит до третьего тоста, все вскакивают и пьют стоя. Спрашиваю: зачем вы это делаете? Отвечают: пьём за женщин. Я пожимаю плечами: почему стоя? Вы что, их всех погребли?

Все засмеялись. Но Милица не смеялась, она с какой-то грустной улыбкой смотрела на Сергея, на заботливо поставленный в гильзу от снарядов мокрый букет пионов, рядом с которым догорала тоненькая свеча; потом попросила у Ратко закурить. Сергей ни разу не видел её курящей. Ратко достал из пачки сигарету, щёлкнул зажигалкой и, что-то говоря по-сербски, присел рядом с ней на ящик из-под снарядов. Через минуту он тихо затянул песню. Сидящие вокруг стола сербы встали, положив руки друг другу на плечи, подхватили и понесли песню сквозь шумящий за окном дождь. Ратко с Милицей остались сидеть. Обняв одной рукой плечи девушки и размахивая другой, он вёл песню:

Конюх планином, ветар шуми бруе,
Лисче пела, жалостиве песьме.
Своего другара сараевского рудара,
Сохранюе чета негових другого.

Сергей не заметил, когда погасла свеча. В наступившей темноте по отсвету сигаретного огонька он ревниво следил за её лицом. Ему было больно и хорошо одновременно. Он знал: убери Ратко руку с плеча Милицы, и боль ушла бы в сторону. Сергей признавал: пели они классно, аж до мурашек по телу. О чём была песня? Наверное, каждый слышал в ней что-то своё. Но чувствовалось, что в эту минуту они были близки и едины как никогда.

Вскоре за Милицей приехала машина. И, вмиг сделавшись ещё более далёкой и недоступной, она начала собираться. Сергей отметил: после такого дружеского ужина её даже не попытались уговорить остаться ночевать, как сделали бы где-нибудь в России. Все словно по команде встали и пошли её провожать. Прощались с уважительным вниманием, точно она была представителем командования Сараевского фронта. Милица что-то говорила по-сербски Ратко, тот с серьёзным лицом согласно кивал. Перед тем как сесть в машину, Милица подошла к Сергею.

— Ты больше никогда этого не делай, — попросила она, и он, виновато улыбнувшись, развёл руками:

— Я же тебе говорил: медведь. Как ты однажды выразилась: не спретан медведь.

— Верно, верно, — улыбнулась Милица. — Ползающий за котятами русский мишка.

Гроза ушла куда-то в горы. Было свежо, резко и пряно пахло травой, листвой, ещё теми неповторимыми запахами, которыми может пахнуть южная ночь. Гроза напомнила о себе ещё раз, устало ударив издали, не сильно, а так, для острастки. От неожиданности Милица пригнула голову. Увидев её детский испуг, Сергей вдруг представил, как ещё день назад она ходила по улицам Сараева, как переходила линию фронта, и подумал: чаще всего люди боятся того, чего не видят. И даже здесь, привыкнув к смерти, поджидающей на каждом углу, люди всё равно остаются теми, кем были до войны.