Черный Иркут

— Что тебя привело в театр? — неожиданно спросила Валя.

— Я написал пьесу.

— Вот как?! — Валя удивлённо и, я бы сказал, с каким-то сожалением посмотрела на меня. Такими глазами обычно смотрят на больных детей. — О лётчиках?

— Не угадала. Здесь-то я свои штаны выпячивать не стал, — отшутился я. — Написал пьесу о святом.

— Понятно! — помолчав немного, протянула Валя. — Сейчас многое поменялось. Все стали ходить в церковь.

— Я и раньше ходил, — помолчав немного, ответил я. — Но не афишировал. А вот что в этом храме нашла ты — не пойму.

— С чего начинается театр?

— Немирович-Данченко говорил — с вешалки.

— Я работаю здесь гардеробщицей. Заодно заместителем директора по хозяйству. Кстати, многие наши девчонки работают на театр. Авиации мы стали не нужны, а в театре нас приютили. Если тебе будут нужны билеты, ты скажи. Всё устроим. О чём пьеса?

Меня позабавила та лёгкость, с которой Валя готова была бросить мне спасательный круг.

— Я уже сказал, она о святителе, о людях, которые жили в нашем городе почти двести лет назад. Она историческая и в прямом, и в переносном смысле. С ней в обнимку я сплю уже более пяти лет.

— В обнимку обычно спят сам знаешь с кем, — поддела меня Валя. — Да, дела твои неважнецкие. А в другие театры предлагал?

— Предлагал, — помедлив, ответил я. — Но сейчас пьесы стали товаром. Хочешь по ставить — плати: за освещение, изготовление реквизита. А золочёные эполеты на мундир генерал-губернатору Муравьёву надо заказывать непременно в Софрино. В общем, за всё. И заламывают цену — мама моя!

— Да, сейчас все стали прагматиками.

— Ну, скажем, не все.

— Не все, — согласилась Валя.

— Скажи, я похож на графа Монте-Кристо?

— Скорее на общипанного мокрого цыплёнка, — засмеялась Валя. — И сколько просят?

Я ожил. Наконец-то появился слушатель, который знает театральное закулисье и которому можно доверить свои печальные мысли, связанные с устройством пьесы.

К этому времени я уже догадывался, в чём мой просчёт. Мне казалось, что всё кроется, как говорил директор театра, в несовершенстве пьесы, в неумении нащупать нужную драматургическую пружину. Я старался исправить текст, сверяя его не только с творениями древнегреческих авторов, но и с пьесами Шекспира, Гоголя, Чехова. Но вскоре до меня дошло: если бы к директору пришёл Чехов с его литературной «Чайкой», боюсь, результат был бы таким же, как и у меня. Издать книгу, не имея имени, — дело обычное. Там тоже нужны деньги, но ведь находят и издают. Театр — это другая планета. Здесь к автору и его творению другой подход. По сути, в успехе спектакля заинтересован не только автор, но и режиссёр. Он — полноправный творец того, что зритель увидит на сцене. А ещё актёры, которые своей игрой доносят до зрителя задуманное.

Обо всём этом мы говорили с директором, после его точных и нередко справедливых замечаний я летел к себе обратно в Москву и заново правил текст. После очередного свидания он в порыве чувств припал ко мне на плечо и произнёс уже знакомую мне фразу:

— Ты знаешь, старик, драматургом надо родиться. Конечно, твоё упорство похвально. Но вот, допустим, мы поставим, ты получишь гонорар, зрители похлопают. Что дальше?

Директор сделал паузу. В наступившей тишине мне послышалось то, чего он почему-то не произносил: мол, уймись, смири гордыню и займись тем, что получается. Вот только почему он не давал мне окончательный от ворот поворот, я не мог разгадать; возможно, я интересовал его как любопытный экземпляр, который, желая обеспечить постановку пьесы, решил предложить простую схему. И она, как мне казалась, заинтересовала не только его.

От землячества обосновавшихся в Москве сибиряков, которые не только обжились в столице, но буквально проросли сквозь камень, мне посоветовали организовать письмо губернатору с просьбой посодействовать в реализации данного проекта, зная, что в наш провинциальный город намечается визит патриарха и постановка такой пьесы была бы кстати. В письме я указал, что после премьеры можно будет организовать гастроли театра аж в самую Америку, где, по слухам, авторитет святителя был велик и американские законодатели до сих пор считают его одним из самых выдающихся миссионеров. Известно, губернаторы пьес не читают. На беду, надо было такому случиться, что в нашем городе они менялись с частотой пролетающих электричек. Однажды мне всё же удалось поговорить с новым назначенцем. Он, выслушав меня, спросил про цену вопроса и, услышав ответ, воскликнул:

— Да ты ломишься в открытые ворота!

Возможно, он был прав, я действительно начал ломиться. Какими будут эти ворота — Амурскими, Московскими — я не знал. Я догадывался, что при разговоре с теми, кто определяет, ставить или отказать в постановке, губернатор не обязан держать сторону автора, здесь он, безусловно, доверялся мнению состоящих на его службе специалистов по культуре. Но апеллировать к ним не имело смысла. Уже давно известно, что культура, медицина и, пожалуй, ещё метеорология — самые что ни на есть непредсказуемые вещи.