Черный истребитель

— Ну, подумай. В нас стреляли. Две обоймы. А попали? Ну, хоть по шинам? Хоть случайно? Это ж просто снайпер какой-то был. Мастер. Стрелял-стрелял и ни разу нечаянно по шинам не попал. И по нам не попал. И в бензобак не попал. Фе-но-мен!

Танька поежилась под курткой. Действительно, в такой интерпретации все выглядело более чем странно и нарочито. И она уже жалела, что завела разговор на эту тему. К слишком печальным выводам пришли они за пару минут.

— А может, это снайпер Маршала. А Маршалу нужно узнать про камеру. Вот он так и стрелял…

— Тоже вариант, конечно. А «волга» — кто-то, кому нужно нас прикрывать. Кому? Скиннеру. Опять получается реалити-шоу, хоть ты застрелись! Только игроков, которые не в курсе, уже две группы.

— Хрен редьки не слаще, — констатировала Танька. — Давай не будем тянуть кота за хвост. Давай быстро найдем Маршала, шлепнем его и… и все.

— И в лабораторию?

— Ну, после этого игры-то закончатся, да? Ведь там уже не будет смысла устраивать такие шоу, не смоемся мы от них.

— А тебе туда хочется? — посмотрел на нее в упор Саша. Танька помедлила. Чем дальше, тем меньше ее прельщали картины «пребывания среди своих». И любой райский угол за высоким забором и колючей проволокой. За пару последних суток она вдруг поняла, сколько в жизни хорошего и настоящего, причем без этой самой ограды. Нужно только набраться смелости быть. Быть собой. На полную катушку. И — все.

— Нет, — сказала она твердо. — Не хочется.

— И какие у нас альтернативы?

— Разогнать машину по шоссе и въехать в столб, если попробуют тормознуть, — невесело усмехнулась Танька.

— И — обратно? — как-то странно, слегка мечтательно спросил Саша.

— Куда — обратно? — в очередной раз не поняла его Танька.

— Туда. Назад. Понимаешь? — с шальной улыбкой спросил Саша, с громким шлепком опуская ладони ей на плечи.

— А… можно? — растерялась Танька.

— Можно. Совершенно точно — можно! Просто нужно очень хотеть!

— Ну вот! — рассмеялась во весь голос Танька, шлепая его в ответ по плечам. — Все. Пропал для общества его бесценный член!

— Эээ… подруга, ты это о чем? — Саша сделал большие круглые глаза и смешно похлопал ими. Танька сообразила, что сказала и засмеялась, уже вовсе складываясь пополам. Отсмеявшись, она растерла пылающие от хохота и смущения щеки перчаткой, покосилась на Сашу. Вид у того был счастливый и необычайно довольный жизнью.

— Ты чего? — спросила она.

— Да я же всю жизнь мечтал узнать… точно, твердо узнать, что там… за крышкой гроба что-то есть! Что-то настоящее. Не такое… — Саша махнул рукой, показывая на индустриальный пейзаж.

— Дурак, — коротко и зло сказала Танька, отворачиваясь.

— Почему?

«Потому что возвращаться стоит, только чтобы все изменить…», — хотела сказать Танька, но поняла, что не сможет внятно объяснить это тому, кто сам пока не понял.

— Потому что там не только все такое… настоящее. Там еще и калечат… по-настоящему. И убивают неугодных. И раскатывают под ноль свои же многомиллионные города, которые не желают жить по воле Императора. И убирают своих — чтобы не смели сомневаться.

— А здесь всего этого нет? Если ты не сталкивалась — значит, нет?

— И чего тогда тебе здесь не хватает?

— Неба, — коротко и легко ответил Саша.

Танька вздрогнула. Она сама могла бы ответить именно так. Ей с детства не хватало неба. Настоящего неба, с которым можно слиться.

— А что ты в летчики не пошел? — упрямо спросила она, просто ради спора.

— Зрение не то, — развел руками Саша.

— Да ну? — удивилась Танька. — А по виду и не скажешь.

— Линзы, слыхала про такое изобретение человечества? — улыбнулся Саша, постепенно пряча с лица мечтательное выражение.

— Ну, я не видела, чтоб ты с ними возился… Их же снимать надо, всякое такое…

— Линзы постоянного ношения. Еще одно изобретение прогрессивного человечества.

— Ну так что, пойдем, прыгнем с моста и отправимся туда? — подколола его Танька.

— Обязательно. Только сначала — Маршал. Есть такие вещи, которые не прощают ни здесь, ни там. Согласна? — внимательно посмотрел на нее Саша.

Танька кивнула. Жизнь была прекрасна и удивительна. И то, что ей можно было распоряжаться по своей воле, было прекрасно. Не слушать никого, не верить никому — действовать только согласно своим представлениям о мире. И пусть мир не соглашается — это уже, собственно, не важно, если не цепляться за необходимость жизни именно в нем.

Веселая и пьяная от этого веселья, в котором было все что угодно — сумасшествие явное, а не приписываемое ей врачами, последняя степень отчаяния, вдруг переходящая в свою противоположность, в первый раз появившееся ощущение свободы от всего, что так доставало ее всю жизнь — Танька шла по асфальтовой дорожке рядом с Сашей. И не было больше сомнений и страха, и голос рассудка — мнения родителей и врачей, знакомых и газет, который всю жизнь грыз висок дотошным червяком, — вдруг заткнулся.