Черный караван

Хан снова прицелился в меня изучающим взглядом, словно желая прочитать мои подлинные мысли. А мне хотелось, чтобы он заговорил об эмире — Хабибулле-хане. Нам было известно, что Асадулла-хан недоволен правлением эмира. Правда, следовало также признать и то, что эмир все больше и больше терял свой авторитет. Националистические круги, вдохновляемые деятелями вроде Асадуллы-хана, осуждали эмира за его соглашательскую политику, за то, что он легко принимает наше покровительство. Мы действительно поддерживали его, брали на себя даже все его чрезмерные расходы. Он, естественно, отвечал на это взаимностью, шел навстречу нашей политике, а это нравилось далеко не всем, порождало во дворце различные слухи, брожение, опасные интриги. Привыкший к беззаботной праздности, эмир не замечал недовольства своих приближенных. Его занимали женщины, вино и охота, часто в ущерб важным государственным делам. Не зря кто-то из древних мыслителей сказал, что нет большей беды, чем неумение обуздывать свои желания и страсти. А Хабибулла-хан был к тому же далеко не молод, его желания нередко расходились с возможностью их осуществления, и эмир старался восстановить силы своей дряхлеющей плоти частыми поездками в горы или в пустыню. На Востоке говорится: змея состарится — лягушка на ней верхом поедет. Многие во дворце хотели бы сесть на спину эмира — одним из них был и Асадулла-хан.

Как бы возражая моим мыслям, он медленно произнес:

— Его величество эмир — человек мудрый, много повидавший, очень осторожный. Лукмана-хакима[33] однажды спросили, у кого он научился осторожности. Он ответил: «У слепых». Потому что слепец, прежде чем сделать шаг, нащупывает палкой место. А у нас, к сожалению, такой осторожности еще не так уж много…

Было ясно, что Асадулла-хан не собирается выносить сор из дворца и поэтому говорит не то, что думает. Я попробовал зайти с другой стороны:

— Некоторые журналисты пишут, будто бы Хабибулла-хан сказал, что с большевиками на один корабль садиться нельзя.

— А зачем садиться на один корабль? — Хан снова заговорил горячо: — Разве нельзя жить, сидя на разных кораблях? Жизнь покажет, чей корабль более устойчив против бурь и штормов. Брать уроки у жизни, понимать сложность событий — вот что нужно для вождения государственного корабля. Это — основное условие, бесценный компас. Забыть это условие — значит посадить корабль на мель. И прежде, как говорит история, государственные корабли тонули — и в Европе, и в Азии. Что ж, виной этому были большевики? Нет, бессмысленная политика, неразумные действия были тому виной. Значит, дело не в большевиках. Основное: надо понять требования эпохи и направлять по нужному руслу усилия народов. Надо создать в народе уверенность. Говорят: «Вера горами движет». Если мы сумеем укрепить в народе веру, большевики нам ничего не сделают!

Мотивы Асадуллы-хана были мне понятны. Говоря военным языком, он мечтал стать в один ряд с большевиками и вместе идти в наступление против кашей восточной политики. Чем же этот человек лучше большевиков?

Я хотел затронуть пендинский вопрос. Но не знал, как сделать это. Если проявить хоть малейшую неосторожность, Асадулла-хан наверняка поймет, что мы заинтересованы в этом вопросе. Но тут он сам открыл мне путь. Холодно улыбаясь, он заговорил укоризненно:

— В нашей среде тоже имеются политики, которые советуют напасть на Закаспий. Есть и такие… Когда-то Афганистан контролировал Пендинский оазис. Затем туда пришли русские. Сейчас, разумеется, создались благоприятные условия, чтобы снова овладеть этим районом. Но существует и другая сторона вопроса. До сих пор мы страдали от насилия. Еще повсюду видны следы войны. И если теперь мы сами возьмемся за оружие, прибегнем к насилию… Как будем выглядеть мы перед судом истории? Не уподобимся ли мы тому человеку, который, едва вырвавшись из рук разбойника, сам занялся разбоем? Как вы полагаете, полковник? Может быть, я ошибаюсь?

Вопрос хана показался мне подозрительным. Почему он спрашивает моего совета? Может быть, что-то подозревает?

Я ответил небрежно, сделав вид, будто ничего не знаю, чтобы как-нибудь не вызвать подозрения:

— Говоря по правде, я не знаком с пендинским вопросом. И, возможно, ошибусь, если выскажу какое-нибудь определенное мнение. Но, по имеющимся у нас сведениям, большевики усиленно укрепляют Кушку. Если Герат для них ворота Индии, то Кушку они считают трамплином для прыжка к нему. Как бы это не повлияло на решение пендинского вопроса.

Хан промолчал. Я тоже ни словом больше не коснулся этой темы. Позиции и так были ясны.

В заключение беседы Асадулла-хан спросил меня, куда я намерен направиться. А когда мы начали уже прощаться, он вдруг с неудовольствием заговорил о Персии, о том, что в Тегеране слишком часто сменяется правительство:

— В начале года был Мостоуфи-эль-Мамалек… Затем Самсам эс-Салтане… А теперь Восуг-эд-Доуле… За полгода — третье правительство!

Я коротко рассказал о том, что положение в Персии тяжелое, что в частой смене правительства повинны коварные действия большевиков.