Черный карлик

— Нисколько. Рассуди сама. Ведь никто никогда не считал, что именно твой отец нанес этот смертельный удар, хотя он и участвовал в схватке. Кроме того, в прежние времена после взаимной резни кланы порой совсем были не прочь породниться. Так что рука какой-нибудь дочери или сестры часто становилась залогом их примирения. Ты вот смеешься над моим пристрастием к романтическим историям, а я все равно считаю, что ты больше чем кто-нибудь другой заслуживаешь, чтобы тебя и твои переживания описали в каком-нибудь романе. И я уверена, что проницательный читатель сразу бы понял, что любовь между тобой и Эрнсклифов предопределена именно вследствие того препятствия, которое ты считаешь непреодолимым.

— Но времена романтических любовных историй прошли. Ныне царит печальная действительность, ибо вот перед нами замок Эллисло.

— И вот перед нами сэр Фредерик Лэнгли, который ждет у ворот замка, чтобы помочь дамам сойти с лошадей. Для меня он омерзительнее всякой жабы.

Назло ему я отдам лошадь старому конюху Хорсингтону.

Говоря это, молодая женщина пустила лошадь вперед галопом и, с легким кивком проехав мимо сэра Фредерика Лэнгли, готовившегося было взять ее коня под уздцы, спрыгнула прямо в объятия старого конюха. Изабелла охотно сделала бы то же самое, но не посмела: рядом стоял ее отец, и его обычно суровое лицо помрачнело от неудовольствия, так что ей волей-неволей пришлось принять ухаживания ненавистного ей поклонника.

Глава VI

Пусть никто не называет нас, телохранителей ночи, дневными грабителями, пусть зовут нас лесничими Дианы, рыцарями мрака, любимцами луны.

«Генрих IV», ч. I

Остаток дня, который ознаменовался встречей с молодыми женщинами, отшельник провел в своем садике. Вечером он снова вышел посидеть на любимом камне. Солнце, заходившее за холмистую гряду облаков, отбрасывало мрачные отблески на пустошь и окрашивало в темный пурпур силуэты поросших вереском гор, которые окружали эту пустынную местность.

Карлик сидел, наблюдая за сгущавшимися и наплывавшими друг на друга массами облаков. В зловещих лучах заходившего светила, падавших на его одинокую и неуклюжую фигуру, его можно было принять за злого духа надвигающейся грозы или гнома, вызванного из недр земных содроганием почвы, возвещавшим об ее приближении. Пока он сидел и разглядывал хмурое грозовое небо, к нему быстро подъехал всадник. Он остановил коня — как бы для того, чтобы дать ему немного отдышаться, — и поклонился отшельнику с дерзким и в то же время как бы смущенным видом.

Всадник был высокий, худой человек, жилистый и костлявый, но, по всей видимости, чрезвычайно сильный физически. Чувствовалось, что он всю жизнь занимался ратными трудами, которые не дают полнеть и в то же время закаляют и укрепляют мускулы. Его загорелое и веснушчатое лицо с острыми чертами и зловещим выражением говорило о сочетании властности, дерзости и изворотливости в нраве его обладателя, причем каждое из названных качеств по очереди брало верх над всеми остальными. Рыжеватые волосы и брови, из-под которых смотрели пронизывающим взглядом серые глаза, завершали малопривлекательный облик незнакомца.

При нем была пара седельных пистолетов в кобуре, еще одну пару он заткнул за пояс, хотя и старался скрыть их, застегнув свой камзол. На нем был ржавый стальной шлем, куртка из буйволовой кожи старинного покроя и перчатки. Правая перчатка была покрыта маленькими стальными пластинками и напоминала старинную латную рукавицу. Длинный палаш завершал его вооружение.

— Итак, — сказал карлик, — грабеж и убийство снова восседают в седле.

— Да, да, Элши, — отвечал бандит. — твое лекарское искусство помогло мне снова сесть на моего гнедого.

— И забыты все обещания исправиться, которые ты давал во время болезни, — продолжал Элшендер.

— Отброшены за ненадобностью, заодно с целебным питьем и размоченными сухарями, — заявил бывший больной, нимало не смутившись.

— Помнишь, Элши, эти строчки, ведь ты хорошо знаком с их автором?

Коли черт здоров, то на кой ему черт врачи?
А коль болен черт, он и черта просит: лечи!

— Что верно, то верно, — сказал отшельник. — Скорее отучишь волка от сырого мяса или ворона от падали, чем тебя от твоего проклятого ремесла.

— А что ты от меня хочешь? Это же у меня врожденное — в крови. Недаром все мужчины из рода Уэстбернфлетов в течение целых десяти поколений занимались разбоем и угоном скота. Все они много пили, прожигали жизнь, жестоко мстили за легкую обиду и никогда не наживали никакого добра.

— Верно, — согласился карлик. — И из тебя вышел такой матерый волк, что тебя нельзя и близко подпускать к овчарне. Ну, а какие дьявольские козни строишь ты сегодня?

— А что подсказывает тебе твоя мудрость?

— Я знаю только одно, — отвечал карлик, — что намерения у тебя не добрые, дела будут плохие, а исход их — и того хуже.