Черный Карлик. Легенда о Монтрозе

При ближайшем рассмотрении он оказался еще ниже ростом, а именно немногим более трех футов, и — насколько можно было судить при столь слабом освещении — почти такой же ширины в плечах. Общее очертание его тела было шаровидное, что происходило, вероятно, от какого-нибудь прирожденного уродства. Молодой охотник дважды окликнул это удивительное создание, но ответа не получил. Между тем его товарищ не переставал щипать его и тащить прочь, желая этим убедить, что благоразумнее будет идти дальше, не беспокоя своим присутствием существо столь необыкновенной наружности. Когда же Эрнсклиф в третий раз спросил: «Кто вы и что здесь делаете в такую позднюю пору?» — в ответ на это раздался вдруг пронзительный, дикий и скрипучий голос, который заставил Эллиота попятиться назад, а его спутника вздрогнуть:

— Проходи своей дорогой и не спрашивай ничего у тех, кто ничего не просит у тебя!

— Что вы здесь делаете, так далеко от всякого пристанища? Может быть, ночь застигла вас в пути? Если хотите идти за нами («Боже сохрани!» — невольно вырвалось у Эллиота), то я дам вам ночлег в моем доме.

— Вот уж лучше бы я переночевал в одиночку на дне Тэрреса! — проворчал опять Габби Эллиот.

— Проходи мимо, — повторил опять тот же голос, еще более жесткий от овладевшего им гнева, — не нужно мне провожатых и ночлег не нужен… Вот уже пять лет, как я не бывал под кровлей человеческого жилья, да надеюсь и впредь никогда не бывать!

— Он помешан, — тихо сказал Эрнсклиф.

— Он похож как будто на старого Хэмфри Эттеркапа, лудильщика, что потонул в этом самом болоте лет пять тому назад, — сказал суеверный фермер, — только Хэмфри был не так широк в плечах.

— Ступайте прочь! — крикнул предмет, возбуждавший их любопытство. — Ваше человеческое дыхание отравляет мне воздух… звуки ваших человеческих голосов режут мне уши, подобно острым кинжалам!

— Господи помилуй, — прошептал Габби, — как эти покойники ненавидят живых!.. Должно быть, его душа уж очень мучается, я так смекаю.

— Послушайте, друг мой, — сказал Эрнсклиф, — вы, по-видимому, о чем-то сильно горюете, простое человеколюбие не дозволяет нам покинуть вас здесь.

— «Простое человеколюбие»! — воскликнул странный человек, рассмеявшись презрительным смехом, более похожим на вопль. — Откуда у вас взялось это заманчивое словечко, этот силок для ловли тетеревов, это пошлое прикрытие самого обыкновенного капкана, эта привада, которую всякий дурак с удовольствием хватает и, только проглотив, узнает, что под приманкой скрывался крючок, а зубцы его вдесятеро острее, чем у тех крючков, на которые вы ловите бессловесных животных, жертв вашей жадности?

— Говорю вам, друг мой, — сказал опять Эрнсклиф, — что вы не в состоянии судить о положении, в которое себя поставили. Вы погибнете, оставшись один в такой глуши, и мы, из сострадания, должны принудить вас следовать за нами.

— Ну, я тут ни при чем! — сказал Габби. — Пускай призрак делает что хочет, оставьте вы его, ради бога!

— Кровь моя падет на мою голову, если я здесь погибну, — произнес незнакомец, но, заметив, что Эрнсклиф подходит ближе и хочет взять его за руку, он прибавил: — А ваша кровь падет на вас, если вы хоть пальцем притронетесь к моей одежде и оскверните меня человеческим прикосновением!

Луна выплыла из-за облаков, и Эрнсклиф увидел, что в протянутой правой руке этого человека блеснуло какое-то оружие, не то лезвие длинного ножа, не то ствол пистолета. Было бы безрассудно далее приставать к человеку, так хорошо вооруженному и произносившему такие отчаянные речи, тем более что молодому человеку пришлось бы в одиночку с ним справляться, так как товарищ его предоставил ему ведаться с призраком как знает, а сам направился дальше, по пути к своему дому. Итак, Эрнсклиф повернулся и пошел вслед за Габби, по временам лишь оборачиваясь, чтобы еще раз посмотреть на мнимого помешанного, который, по-видимому доведенный до ярости этими переговорами, бешено шагал вокруг гранитного столба, испуская дикие вопли и крики, странно отдававшиеся по всему обширному пустырю.

Некоторое время молодые охотники молча шли своей дорогой, покуда в ушах их не замерли окончательно отголоски этих зловещих звуков, и, следовательно, они успели довольно далеко отойти от Большого камня, в честь которого это урочище получило свое название. Каждый по-своему думал про себя о том, что они только что видели; наконец Габби Эллиот воскликнул:

— Да, можно поручиться, что этот призрак — если только он призрак — и наделал, и сам натерпелся достаточно всяких бед, покуда был жив, коли его все еще так коверкает даже после смерти!

— Это какая-то бешеная мизантропия, — молвил Эрнсклиф, отвечая на течение собственных мыслей.

— Так вы думаете, что это не дух? — спросил Габби.

— Я-то? Конечно, думаю.

— Ну, теперь, пожалуй, и я начинаю думать, что он, может быть, живой… А впрочем, не знаю… Я сроду не видывал ничего, что было бы так похоже на оборотня.

— Во всяком случае, — сказал Эрнсклиф, — я завтра приеду сюда посмотреть, что сталось с этим несчастным.