Черный Карлик. Легенда о Монтрозе

— Какой там пикт! — воскликнула бабушка. — Нет-нет, сохрани тебя Боже от всякого наваждения, мое дитятко, это был совсем не пикт, а просто черный болотный бес! Ох, плохие времена наступают! Чего еще нужно этим бесам, что опять они лезут к нам мутить страну, которая только что успокоилась и стала жить по Божьему закону, в мире и любви? Ох, пропадай он совсем! Не к добру он является, здесь ли, в других ли местах! Мой отец, покойник, много раз рассказывал мне, как его видали в тот год, как случилось кровавое побоище при Марстон-муре{15}, и потом еще во время смут при Монтрозе{16}, и перед битвой под Дунбаром{17}, а в мое время его видели перед тем, как приключилась резня у Босуэлова моста…{18} И еще, говорят, что лэрд Бенарбек, тот, что был ясновидящий, шушукался с ним перед тем, как Аргайл высадился на наш берег{19}; но об этом я не знаю наверное, это было далеко на западе, не в наших местах… Ох, детушки, он является не иначе, как перед бедой, так уж вы молитесь Богу хорошенько. Он один может нас спасти и помиловать в тяжкую годину!

Тут Эрнсклиф стал успокаивать старушку, выразив твердое убеждение, что виденное ими существо — какой-нибудь бедняк сумасшедший, а отнюдь не сверхъестественное видение, посланное с того света возвещать войну или иные бедствия. Но все его уверения встречены были холодно, и присутствующие хором уговаривали его не возвращаться завтра на то место.

— Ох, дитятко мое милое, — сказала старушка (по доброте души она начинала обращаться по-матерински со всяким, к кому лежало ее сердце). — Вам-то и следует беречься больше, чем всякому другому, вашему дому нанесен был тяжкий удар, пролилась кровь вашего отца, а потом начались тяжбы, судебные преследования и всякое разорение. А теперь вы один в семье цветочек расцвели, на вас вся надежда, вы должны поднять свое родовое жилище, и, коли будет на то Его святая воля, вы будете славой своего отечества и поддержкой для своих земляков. Стало быть, вам-то и не следует пускаться ни в какие рискованные предприятия, а вести себя умненько, осторожно, потому что ваша порода горячая, чересчур предприимчивая, и уж сколько от этого бед было в вашей семье!

— Но, добрый друг мой, неужели вы желали бы, чтобы я струсил пойти среди белого дня на открытое поле?

— Уж и не знаю, — отвечала добрая старуха. — Конечно, я никогда не стала бы отговаривать ни родного сына, ни доброго друга от хорошего дела, все равно, кто бы его ни затевал, и хотя бы мне самой от этого никакого проку не было; но не могу я вышибить из своей старой головы, что идти навстречу явному злу, без всякой законной причины, — грех великий и, значит, идти против Священного Писания!

Эрнсклиф перестал спорить, видя, что нет возможности никого урезонить; принесли ужин, и это обстоятельство положило конец неприятному разговору. Как раз в эту минуту явилась мисс Грейс Армстронг, и Габби, застенчиво оглянувшись на Эрнсклифа, сел за стол рядом с нею. Завязалась опять оживленная и веселая беседа, в которой старушка, хозяйка дома, приняла самое милое участие, и вскоре на щечках молодых девушек снова появился яркий румянец, совсем было покинувший их под влиянием страшного рассказа их брата о призраке. После ужина еще часок посвятили песням и танцам, и так славно развеселились, как будто на свете никогда не бывало ни бесов, ни оборотней.

Глава IV

Я мизантроп, питаю отвращенье

К людской породе; что же до тебя,
Желал бы я, чтобы ты собакой был:
Тогда б я полюбил тебя немного!

Шекспир. «Тимон Афинский»

На другой день, после завтрака, Эрнсклиф простился с гостеприимными хозяевами, обещая не опоздать к обеду, чтобы вместе с ними отведать дичи, доставленной на ферму из его дома. Габби как будто откланялся ему у своей двери, но потом выскользнул вон из дома и нагнал его на вершине холма.

— Вы, наверное, туда пойдете, мистер Патрик. Ну, чтобы там матушка ни говорила, а я от вас не отстану. Я счел за лучшее, однако, потихоньку уйти из дому, чтобы она не догадалась, куда мы с вами отправляемся, потому что огорчать ее я ни за что не хочу. Покойный отец перед смертью все об этом говорил, чтобы ни в каком случае ее не обижать.

— Еще бы, Габби, — сказал Эрнсклиф, — она стоит того, чтобы ее поберечь.

— О, коли на то пошло, ведь она и о вас стала бы убиваться почти так же, как обо мне. А как вы полагаете, в самом деле, это ничего, что мы опять сунемся туда? Собственно говоря, ведь на то наша добрая воля и ничто нас не принуждает к тому?

— Если бы я был вашего мнения, Габби, — отвечал молодой джентльмен, — я бы, может быть, и не стал мешаться в это дело; но так как я убежден, что сверхъестественных явлений не бывает или, по крайней мере, в наше время они большая редкость, мне как-то совестно отказываться от исследования этого предмета, потому что, быть может, от этого зависит жизнь или смерть бедняги помешанного.