Возила она спарк-дилеров и к китайцам, что неизменно производило на Рут самое гнетущее впечатление. Китайцы, большей частью выходцы из провинции Гуандун, продавали искры, не создавая проблем, целыми поселениями. К ним можно было приезжать без оружия. Строители железных дорог, шахтеры или работники каменоломен, они выстраивались в очередь, ставили на контрактах подпись в виде заковыристых иероглифов – и отходили в сторону, уступая место другим желтым муравьям. Делали они это с видом людей, понимающих, что творят зло, но не имеющих выбора – покорно, безропотно, со скучной обреченностью.
Так, наверное, они продавали бы спички и керосин поджигателю их собственного дома, зная, что тот не преминет воспользоваться скупленным добром.
Рут списывала это на ужасы, какие китайцам довелось пережить на родине, прежде чем они добрались до Нового Света. Если кошмар, о котором болтали в салунах, был правдой хотя бы на треть, китайцы должны были выходить из трюмов пароходов полными и окончательными безумцами.
– Будь начеку, – повторяет Пирс.
Кажется, он нервничает.
Возле типи они спешиваются. Отдают поводья набежавшим подросткам, демонстративно не смотрят, куда парни уводят лошадей. Ждут, пока принесут еще циновки; дождавшись, садятся, скрещивают ноги. Вернее, садятся только Пирс и молодой стрелок. Рут с Красавчиком Дэйвом остаются на ногах.
Стрелок начинает говорить. Рут не понимает ни слова, зато индейцы довольны. Вождь степенно кивает, старейшина делает миролюбивый жест. Шаман неподвижен: ни приязни, ни враждебности. Становится ясно, зачем Пирс взял с собой молодого стрелка. Нет, не ясно: Пирс произносит длинную фразу, чей смысл темен для Рут, но ясен Горбатому Бизону.
Рут удивлена. Отчим, оказывается, не нуждается в переводчике.
Зачем ему стрелок? Взял бы кого-то с опытом… Мелочи. Пустяки. Они не складываются вместе, тревожат, беспокоят. Пирс замолкает, нить беседы подхватывает стрелок. Теперь Пирс говорит по-английски, стрелок переводит. У Рут складывается впечатление, что отчим опасается долго говорить на наречии шошонов – выказал знание языка в знак уважения, и хватит. Не будь здесь шамана, думает она… И одергивает сама себя: шаман? Что за глупости? С чего бы отчиму бояться произнести лишнее шошонское словечко в присутствии человека с амулетом и посохом?!
Хватит.
Не лезь не в свое дело, крошка.
Властным жестом вождь приказывает стрелку замолчать. В жесте нет враждебности, нет и желания прекратить переговоры. Горбатый Бизон смотрит на шамана, шаман еле заметно кивает. Взгляд шамана буравит Рут. Зачем
Неужели шаману приспичило?!
Второй жест вождя велит стрелку встать и отойти в сторону. Рут сперва не понимает, что происходит, а когда понимает, ее удивлению нет предела.
Мисс Шиммер приглашают занять место стрелка на циновке.
Зачем? С какой целью?
Соглашайся, показывает Пирс. Не раздражай их. Дела идут хорошо, не хватало еще, чтобы ты все испортила. Мимоходом пожав плечами, Рут садится на циновку, еще теплую от задницы молодого стрелка. Садится так, чтобы в случае чего быстро выхватить револьверы: первым – шансер, сорок пятый – вторым. И понимает, что шаман смотрел вовсе не на ее живот, частично скрытый полами дядиного пыльника. Шаман смотрел на рукоять шансера.
Вождь доволен. Доволен старейшина.
Главное, шаман доволен.
Трое мальчиков приносят трубку и мешочек с табаком. Трубка украшена перьями, бисером и клочками яркой ткани. Тростниковый ствол перевязан стеблями полыни и полосками из кроличьего меха. Вождь берет трубку, прикасаясь к ней только в тех местах, которые закрыты тканью, полынью и мехом. Набивает чашечку, сделанную из красного камня – так медленно, что Рут хочется его пристрелить. Разжигает, делает первую затяжку, выпускает клуб дыма, похожий на молоко, пролитое в реку.
Предлагает трубку шаману – четырежды.
Три раза шаман отказывается, на четвертый соглашается и тоже делает глубокую затяжку. Та же история повторяется со старейшиной: три отказа, согласие.
Старейшина протягивает трубку Пирсу.
– Хочешь ли ты использовать священную трубку, – на превосходном английском спрашивает шаман, – чтобы причинить кому-то вред?
Причины отказа становятся понятны. Пирс мотает головой: нет.
– Предашь ли ты свой народ? Предашь ли наш народ?
Нет.
– Солжешь ли с трубкой в руках?
Нет.
– Обещаешь ли ты выполнить мою просьбу, о чем бы я ни попросил?