Черный клевер

Все утро у нее было скверное настроение. Она моталась по городу, застревая в пробках то на шоссе Энтузиастов, то на Ярославке, то на Люблинке – казалось, что она собрала все пробки столицы и никуда не движется вовсе, а только стоит, стоит, стоит без конца… Очередной вызов привел ее к бизнес-центру на Белорусской. Приткнувшись возле заправки, Лора снова приготовилась ждать, но пассажирская дверь спереди уже распахнулась, и в салон снова влетело ощущение утра, упругое, словно заливистая птичья трель.

– Здравствуй!

Сева плюхнулся на сиденье, пристегнулся и только потом наградил озорной улыбкой. Он был одновременно так знаком и так не похож на себя, что Лора оробела. Деловой костюм, безукоризненно серый, белый воротничок рубашки, синий узел галстука – дополнение к фиолетовой синеве глаз. Кожаный портфель на коленях. Пряди черных волос небрежно откинуты со лба. Ничто в нем не напоминало того парня, которого она сбила на Сретенке. И все же…

– Снова ты! Сева, я же просила! Вылезай из машины, – рассердилась Лора. Сева погрозил ей пальцем:

– Эй-эй-эй, я клиент. Меня полагается везти!

– Ты клиент? Ты заказывал такси… на Дубровку? – Лора замолчала, сознавая его уловку. Корнеев в ответ ухмыльнулся.

– На Дубровку. Естественно. А вообще, не оригинально ни разу! – продолжала кипятиться она. – Выходи сейчас же.

Неосознанно она левой рукой вытащила из-под сиденья тряпку, которой недавно протирала стекла, и торопливо обмахнула от пыли носки ботинок. Это вышло у нее как-то мимоходом, само собой, и, обрати Сева на это внимание, Лора бы рассердилась еще больше.

– Ты должна меня доставить, – не сдавался он. – Иначе что мы скажем диспетчерам?

– Да мне плевать, что мы кому скажем! – вспылила Астанина.

Сева пожал плечами и уставился в лобовое стекло. В обоюдном молчании прошло с минуту, и вдруг показалось, что произнесенные слова и взлет интонации никуда не исчезли, а все еще эхом отражаются от мягких стен салона, как жуки, которые тычутся в плафон фонаря. Лора устыдилась, что сорвалась на Севу. В конце концов парень не виноват.

– Прости, – признала она свою неправоту. – Просто нервы ни к черту.

– Почему?

– Почему. Жизнь такая.

– Почему? – тихо настаивал Сева.

– Так уж сложилось, – начиная снова раздражаться, отозвалась Астанина.

Сева повернулся к ней всем корпусом и оказался чуть ближе, чем ей бы хотелось.

– Ты уверена, что жизнь виновата? Это ведь сама ты делаешь ошибки день за днем. При чем тут твоя жизнь? Она такая, какой ты ее создаешь.

– Вот только не надо тут философии! – попробовала остановить его Лора.

– А это не философия. Люди настолько отучились думать собственными мозгами хоть пару минут, что на любое размышление цепляют ярлык «А, это философия» – и тут же эту мысль в помойку. А потом и все остальные мысли тоже. Без мозгов-то жить куда легче, правда?

Лора вдруг бесконечно устала сопротивляться ему. Даже спорить расхотелось.

– Чего ты от меня хочешь? – едва ворочая языком, спросила она.

– Чтобы ты перестала бегать. От меня. От себя. От всего мира.

– Ох ты какой умный…

– А ты колючая, как дикобраз. Еще и расшвыриваешься иголками, – отозвался Сева мирно. – Пойми, я же как лучше хочу. Когда ты меня отшила, я решил – хорошо, пусть так. Но я не могу перестать думать о тебе. И не подумай, что я влюбился, нет, тут другое. Я просто знаю, что могу помочь, но еще не понял, как именно. Расскажи мне о себе, просто расскажи. Кто ты, где твой ребенок – который у тебя есть. Где твой муж.

– Я вдова, – обрубила Лора. И тут же почувствовала дикое, чудовищное несоответствие между собой и этим словом. Наглая, ужасающая ложь, она не вправе называться вдовой, только не вдовой. Задохнувшись, Астанина не сразу смогла продолжить. Сева помолчал, взглянул на нее коротко и принялся рассуждать, очевидно, в надежде, что рано или поздно она его перебьет:

– Вдова… Обычно женщины любят вдовцов, вроде как те уже с пробой, и проба эта удовлетворительна, а мужчины, наоборот, не любят вдов. Если с мужем ей жилось плохо, но она дождалась его смерти вместо того, чтобы развестись, то с ней что-то не так. Либо глупая, либо слабая, либо неуверенная, либо расчетливая. Если же умерший муж был любимым, а жизнь с ним была хороша, после его смерти ничего не изменится. Более того, муж этот окажется внезапно идеальным образчиком мужского пола, носителем всевозможных достоинств, представителем исчезнувшей расы… И о нем будут слагаться легенды. А новым претендентам на благосклонность его вдовы придется довольствоваться сравнениями не в их пользу.

Астанина зажмурилась, стиснула зубы. Но взять себя в руки так и не сумела и проговорила:

– А что делать с теми, кто убил своего мужа?

Полуторагодовалый Алеша вовсю носился по квартире. Энергии у него было хоть отбавляй, и мать Глеба, Ирина Анатольевна, то и дело закатывала глаза:

– Он у тебя все время скачет. Успокой, а лучше, уложи поспать. Нервную систему расшатаешь, что потом делать?