А кто-то из живущих дотягивает? Удивите меня именем и датой рождения. Или себя, для начала.
Я вижу, как Витос говорит следователю, разбавляя свою речь для пущей убедительности эмоциональным набором бессмысленных грубых междометий, сидя в узкой длинной комнате с высоким потолком:
– Разделывать не страшно. Ты просто отключаешь свой мозг от процесса и делаешь все на автомате. А убивать страшно, я бы уже не смог во второй раз, клянусь тебе.
Он просит следователя не сообщать о своем признании в моем убийстве начальству. Под своими словами подписываться не хочет. Снова страх.
– А как, ты думаешь, все это можно скрыть? – спрашивает его следователь.
– А как, ты думаешь, я могу прилюдно признать, что грохнул ее и размельчил в мясорубке? Это же пятно на всю жизнь, ты не понимаешь разве? Все мои родственники, друзья, знакомые будут знать, что это я ее замочил и разделал.
Страх у людей бывает разный. Дай-ка, дорогой, я посмотрю на тебя вот здесь: ты сидишь на деревянном стуле, такой уверенный в своих прошлых показаниях на полиграфе, и заходит большой человек со странными глазами. Глаза не круглые – другие. Но не об этом сейчас: резкий неожиданный удар в ухо, и ты летишь на пол, и я вижу сейчас в твоих глазах другой страх – имя ему, скорее, смятение. И еще я вижу твои мысли:
«Галка, Галка, зачем я!.. Господи боже…»
А, вот поэтому я здесь с тобой сейчас, дорогой, как птичка: только позови. Видишь меня? Звал же. Скажи, ты видишь меня?
– Я не хотел.
– Что вы говорите там, гражданин? – наклоняется над Витосом большой мужчина со странными черными глазами и снова ударяет его каким-то предметом по спине – бутылкой. Да, бутылкой с водой.
Гражданин падает на пол. Пол на удивление чист – выскоблен. А пахнет кровью. На кровь слетятся неупокоенные души, как вороны, если прикормить правильно. Но в полиции прикармливать духов некому, и Витос больше меня не зовет – занят своими страхами: о себе и своей новой боли в ухе и в спине. Слышать этим ухом данный гражданин уже не будет, с одной из почек тоже разовьется проблема, я это знаю; на суде через два земных года я вижу: стоит в звериной клетке, поникший и затравленный, окончательно осужденный и сломленный. И смотрит понуро на цветы. Не он ли, бывало, такой бодрый и агрессивный, удивлял мое тело в постели? Какова теперь всему этому цена, кому будет нужно в ближайшие десять лет? Странно, что вы на земле не думаете о последствиях некоторых своих поступков на уровне стоп-сигналов: ведь тормозите же перед чужим бампером впереди накоротке, так отчего же не притормозить в куда более ответственных ситуациях, да заблаговременно? Ситуаций-то всего – как пальцев по проекту на обеих руках. Ровно.
И жены его новой больше нет рядом с ним. И это навсегда. А цветы, на которые он смотрит, – не живые: они в форме рисунка на ее платье. Должно быть, есть для них повод.
В дальнейшем его тоже бьют, уже в тюрьме. Бьют и любят, любят и бьют – дорогой, твоя карма не такая уж плохая; ты, главное, не испорть ее петлей или ржавым гвоздем, ибо при таком раскладе будет еще хуже. Но я вижу: нет, ты выходишь назад в это гражданское общество, в итоге-то. И не через десять лет – раньше: люди такие непостоянные, они даже не могут выдержать ими же самими установленные рамки, зачем тогда им время? Я уже не помню.
Я смотрю на свою маму. Она очень мягкий и заботливый человек, и она делала в моем случае все, что позволяла ей я сама. Очень капризная девочка, очень своенравная. По-земному красивая. Я всегда хотела намного больше, чем могла в действительности получить. Это привело меня к порталу на земле – из него выходишь в параллельку, тебя начинает кружить и завихренивать, и ты улетаешь. Многие в ней и остаются, не замечая, как сваливаются на уровень самоубийц: вливание в себя неограниченного количества сильного алкоголя равносильно принятию любого вида отравляющего вещества – когда сие происходит по доброй воле, со знанием дела и примерной оценки последствий. Если в итоге передоз и смерть, то такая душа – самоубийца.
Я отношусь ко всему очень ровно теперь, и у каждой души свой путь, но и земной выбор тоже никто вам не ограничивает: плоть есть один из уровней возмужания духа; и испытание души плотью необходимо и полезно с точки зрения Вечности – у нас тут тоже есть о чем заботиться, верьте мне.