Черный Король (СИ)

   Он не спрашивал, нравится ли подобное обращение Учинни, он отдавал, а не забирал силы. Только отдавал холод и тишину, мрачное спокойствие и рассудительность монстра, впутывая в горячие желания юности ростки черной травы, которая будет колоть окружающих смертельными ранами.

   Измученная страхом, ожиданием, внезапными вспышками боли Анна изо всех сил давила любые вспышки бессознательного сопротивления и вскоре, пребывая на грани сознания и бессознательного, покорно выполняла любую прихоть короля, совершенно забыв про шепот: «Хочу выполнять твои желания».

   За гранью тьмы их пальцы переплелись, и длинные острые ногти врезались в ладони Анны, а губы в поцелуе оказались вовсе не отвратительно-солеными на вкус, а сладкими, как ветер, унесший все мечты и иллюзии и подаривший аромат густого розового варенья, в которое щедро насыпали тростникового сахара и заморских трав. Черные волосы короля пологом укрывали их интимный мрак, в глазах светилось запредельное ожидание, что Учинни позволит себе отвечать на ласку.

   Разум девушки постепенно погружался в дурман от поцелуев, разжигающих не хуже уколов, которыми ее пытали прошлой ночью. Но сейчас не было вспышек боли и сладострастия, от которых все тело выворачивает похотью и мучительной мольбой. Нет. Мягкий жар – именно так можно было охарактеризовать творящееся с Анной. Всепроникающий, заставляющий кровь бежать все быстрее, наполняющий стуком виски и алыми каплями порезы на теле. Потерявшаяся во времени и пространстве, она становилась беглянкой от реальности в тьму, которая на этот раз виделась манящей для слепца, каковой стала пленница.

   Темнота, сладость, милость легкой боли, жар, жажда, наполняющая похотью чресла…

   Анна застонала, и это оказался первый звук, кроме сдерживаемых всхлипов слез боли и страха.

   – Еще, – попросил король, приближаясь, не осыпая поцелуями, как ранами, а только дыша прохладой в полуоткрытые губы и забирая себе теплое дыхание, теперь открытое, словно лепестки расцветающего цветка. В этот час, на краю рассудка, вдали от разумных объяснений происходящего, вдали от существующего мира Учинни стонала для него одного, выгибаясь навстречу и желая так, как никогда раньше, как будто ее манило нырнуть на дно омута и остаться в безграничной власти.

   Король развязал ленту, туго стягивающую шею, освобождая и оглаживая взглядом венку, бьющуюся в ожидании первого прилива страсти. Поднял глаза на подбородок, на линию губ и тонкие очертания крыльев носа, которые судорожно вдыхали воздух, на дрожащие ресницы... и вновь попросил:

   – Еще!

   Анна всхлипнула, с трудом втягивая в себя воздух, ставший вдруг невообразимо плотным. Оставшаяся одежда шершаво терлась полосками ткани о тело, причиняя муку, и от нее невообразимо хотелось избавиться, особенно от юбок, казалось, сжимавших все плотнее.

   Не смеющая произнести ни слова девушка потерлась о мучителя. Она помнила, знала, что будет после этого, но одурманенный рассудок и тело требовали сейчас только одного – разрядки.

   Короля не пришлось просить дважды. Желания овладевали девушкой все сильнее, и требовалось как можно благоразумнее обойтись с земной одеждой, чтобы потом вернуться в мир живых, а потому пришлось действовать осторожно и кропотливо, ласкать поцелуями и оглаживать ноги, прикасаться к бедрам, подталкивая их вверх, пока одежда была выброшена.

   Эта мягкость и нежность так контрастировали со всем, что было до этого, что Анна даже забыла, с кем она сейчас находится. Король не мог так поступать – сидело накрепко в голове, вбитое условными рефлексами еще с детства. Но с кем она? Невольнице тьмы, каковой стала Учинни, было все равно. Главное то, что происходило прямо сейчас, и девушка, уже не скрываясь, постанывала и кусала губы, помогая себя раздевать.

   А потом король подсказал девушке движениями обнять себя и вошел в нее, чувствуя, как и вчера, трепетную дрожь, наполовину смешанную со страхом ожидания и сладострастием, затопившим болезненные ощущения. Они сменились темными бутонами страсти, пронизывающими насквозь, как опасные сквозняки, навсегда заражающие лихорадкой похоти и желания получать все больше.

   От ощущения члена, раздвигающего неизбежной неторопливостью ягодицы и медленно входящего в тело, у Анны всколыхнулись все воспоминания. Но тут же пропали, растворились в очередной пульсации сладкой боли, что вдруг пошла из узора, проступившего над сердцем, и вышитого на живую на руке. Девушка заерзала тазом, невольно напрягая все мышцы, и обхватила посильнее ногами пленителя, побуждая того на активные действия. Прерывистое, нетерпеливое дыхание лишь подчеркивало и так явно чувствующееся состояние Анны.