Иронически глядя на лицо женщины, обрюзглость и морщинистость которого не могла скрыть никакая косметика, Анна грациозно потянулась и поправила выбившуюся из своей прически прядь волос. Пусть прочувствует разницу между ними, мерзавка.
Дама посмотрела в сторону подружек, продолжавших увлеченно делить платье, а затем направилась в сторону ширмы и принесла несколько коробок, обвязанных бантами, чтобы открыть первую, в которой находилось нечто, легкое, красное и сверкающее золотым бисером и вышивкой.
— Прошу, — хозяйка извлекла наряд, который смутил бы даже куртизанок, и положила на прилавок, как доказательство, что такое не одевают для прогулок по городу.
Анна провела пальцами по переливающейся ткани. Та потекла по пальцам словно вода. Алая вода. Вновь алое и золотое. В чем-то совершенно неправильное сочетание, ведь должно быть алое и серое, однако притягательное. Золото — презренный металл, однако его блеск туманит глаза всем людям, даже сделавшим шаг за край.
Анна взяла двумя пальцами платье, приподняла его и встряхнула. Легкий перезвон бисера и колокольчиков, на грани слышимости, на границе чувств… Девушка прикусила губу.
— Что у вас еще есть?
Мадам тихонько засмеялась. Несмотря на то, что она уже переступила порог уродливости, голос ее оставался тонким и звонким. А понимание, что девочка ищет особенный наряд, воодушевляло на прибыль.
— Смотрите, — дамочка раскрывала коробку за коробкой, обнажая их содержимое с таким странными пошлыми нарядами, что девицы бросили золотое платье и тоже оказались рядом с прилавком.
Анна не обращала внимания на глупых мотыльков, слетевшихся на блеск очередного наряда. Глупые самочки, надеющиеся заинтересовать своих самцов яркостью и золотом. Они не проживут и дня, и увянут, как подснежники под яростными, но холодными лучами зимнего солнца.
А она сама — она искала нечто особенное.
Шуршала папиросная бумага, которой бережно перекладывали тончайшие, почти прозрачные ткани. Позвякивали подвески и крохотные колокольчики. Скользил шелк… Все не то.
Открывалась одна коробка за другой, и Анна уже с трудом сдерживала резкость нетерпения и горечь разочарования. Время неумолимо приближалось к назначенному часу, а наряды все никак не могли удовлетворить вкус. Пока мадам не открыла одну из последних коробок. Глаза Анны вспыхнули восторгом — вот оно! То, что нужно!
— Беру, — голос прозвучал безапелляционно. За такое чудо отдать можно сколько угодно.
Темное, цвета неба южной ночью платье было усыпано множеством крохотных мерцающих звездочек — и не понять, то ли золотые они, то ли драгоценная крошка. Шаровары в тон платью. Туфли глубокого синего тона, также переливающимися звездочками. В отдельных полупрозрачных мешочках — множество браслетов, обращающих руки в драгоценные наручи. И тонкая сетка на волосы, украшенная звездами покрупнее.
— Где я могу переодеться? — вопрос был задан по-хозяйски и не подразумевал отрицательный ответ.
Мадам кивнула, следя за шустрыми красотками, у которых глаза загорелись на наряды, которые достойно демонстрировать лишь в кровати за закрытыми дверьми, показала юноше дорогу рукой — старинная ширма с витыми ножками раскрывалась, словно восточный веер.
Отсюда голоса казались далекими, даже невнятными, словно гул. Анне предстояло самостоятельно избавиться от платья, справившись с крючками корсета и многочисленными лентами, которыми перетянул ее Атоли. Непосильная и сложная задача для той, у кого нет под рукой ножниц. Но Учинни ждал сюрприз. Кто-то подошел сзади и прикоснулся к платью ненавязчиво и услужливо.
— Мадам прислала меня помочь, — ловкие пальцы стали тянуть за ленты, расстегивать маленькие крючки, вынимая их из петель. Подушечки скользили по гладкой коже, вызывая мурашки вдоль позвоночника. И голос… Этот голос знакомой нежностью расцветал в ушах.
Кажется, много лет назад тоненьким голоском так говорил мальчик, боявшийся монстра в глубокой яме.
Анна, погруженная в непристойные мечты, поначалу не сразу осознала, что происходит. Однако касания пробегались иголочками не только вдоль позвоночника, но отдавались слабым покалыванием в руке, вырывая из грез.
— Ве… Верон? — полнящаяся удивлением девушка обернулась, не веря своим ушам.
— Ах, Анна… — притворное удивление насквозь было пронизано ледяным равнодушием. Верон сузил свои прекрасные глаза и криво улыбнулся, разглядывая невесту, с которой сползало платье, стекая по ее плечам лишним предметом гардероба. — Чему ты так удивилась? — юноша дернул за очередной крючок, а затем потянул за ленту, разглядывая синяк, расплывшийся на предплечье Учинни. — Красивый наряд… Так ты собираешься заключать договоры с партнерами? Признаюсь, вид у тебя будет престранный… Вряд ли всерьез воспримут опиумную девочку в блестящих кружевах. — Верон сам дернул платье вниз, и то упало на пол, тогда как юноша сделал шаг вперед и вжал Анну в стену.
— Верон? — Анна была настолько ошарашена, что не сопротивлялась напору. — Что… что ты делаешь?
И тут, в столице, и в этом закутке, скрытом ширмой, которая может упасть в любой момент.