Черный Король

— Как глупо, правда? — юноша окончательно сдернул платье с Анны, которая выглядела такой жалкой, что ее хотелось нахлестать по щекам. Кажется, что они поменялись местами. — Ты голая, передо мной… И я тебя раздеваю. То есть ты уже раздета. Побежишь? Поднимешь скандал? Столица. Центр города. Знаешь, никакие деньги тебя не спасут от проклятья, если ты сношалась с…тварями из глубин могил.

Анна не стала ждать, ее пальцы резко сомкнулись на шее Верона, который вновь казался ужасным, как тогда, когда валялся полураздавленным на полу собственного дома.

— Я тебе сказала оставить меня в покое, — девушка презрительно скривила губы, глядя прямо в лицо бывшему жениху. — Чего ты добиваешься?

Верон отступил. Сделай он еще шаг, и ширма могла бы упасть, но явно такого желания у настойчивого юноши не наблюдалось, а потому он впился ногтями в плечи Учинни, врезаясь в них болью.

— Кукла пустоголовая. Марионетка. Вот ты кто! — захрипел юноша, закашлялся, но не покраснел, как все люди, а побледнел. — Обещание ты дала мне. Не исполнишь его… Пожалеешь.

— И что ты мне сделаешь? — прошипела в ответ Анна, походящая на разъяренную фарфоровую куклу — если бы куклы могли быть живыми. — Вот тебе прощальный поцелуй и больше ты ничего не получишь!

Она впилась в губы, желая сделать больно, а не доставить наслаждение.

Но юноша не отстранился, а только сильнее прижал Анну, и ее ранящий поцелуй, словно не трогал, не пугал, как обычных людей пугает ярость и злость.

— Ты обещала, что с Вероном будет покончено, — сказал тихо. — Ты обещала, что Верона не тронут.

Все обновившиеся чувства Анны шептали, что что-то не так, что лучше бы позвать Его, однако простой человеческий гнев затмевал алым глаза.

— Оставь меня в покое, и никто тебя не тронет, — раздраженно обронила девушка, разжимая пальцы и намереваясь отодвинуть мерзкого мальчишку, смотреть на которого было даже неприятно.

— Для этого ты должна выбрать…жизнь или смерть, — Верон вновь вжал девушку в стену, которая был обита шелком. — Только тогда я решу, оставить тебя или нет, — добавил он, не обращая внимания на состояние Анны. Настойчивость, сравнимая с одержимостью, выспрашивала, вытягивала, выманивала слова из девушки, как отраву. — Скажи, что смерть тебе всего милее.

— Да пошел ты! — разъяренно воскликнула Анна, отталкивая Верона прямо на ширму. Девушку душила совершенно не свойственная ярость — как будто кем-то внушенная или как вынужденная защита. Гнев стучал в ушах, бился в унисон с сердцем и все сильнее пульсировал в узорах, оставленных Королем, разогревая их, делая видимыми. Как алые струйки огня, что бегут быстрыми ящерками и оставляют ожоги.

Однако боли она не чувствовала — только гнев, ярость, возмущение и негодование. И Анне было все равно, что сейчас ее увидят в почти раздетом виде — какая разница ей до этой толстой матроны, у которой жизни осталось на один укус, или разряженных девок, своими прелестями покупающими себе платья? Все равно они скоро умрут. Как и все. Все умирают. Даже Верон умрет.

А она — нет. Она будет жить, как обещал Король.

Но ширма не упала. Она устояла, или это Верон выгнулся назад, вновь выпрямляясь, никто на свете не смог бы ответить. Юноша окинула голую девушку взглядом паука, который замечает каждую деталь, каждую вздувшуюся венку ярости.

— Анна! Ты и правда стала мертвой, Анна…

Ласковый голос сменился холодным хрипом. Кожа на лице юноши разорвалась, из нее вылуплялось что-то страшное — что-то, что не следует видеть.

Ярость сменилась ужасом, осела холодным липким потом и блестящим инеем, от которого индевели щеки. Анна вжалась в стену, не в силах оторвать взгляда от жениха, который на ее глазах превращался в одно из тех чудовищ, что бродят невидимыми в отдалении от тропок загранного мира. Которых не видно, но от одного ощущения присутствия которых накрывает беспомощностью и слабостью. От которых не сбежать — обычным людям.

— Веро… — сипло пробормотала девушка и сразу же оборвала себя. — Атоли!

— Тише… Тише… — шепнул мягко шелестящий ветер, который сбивается, как листва с могил, бежит по дорожкам к кладбищенской ограде. Тленом влажным пахнуло от существа, снимавшего образ Верона, как использованное, не слишком красивое платье, оседавшее загнивающей кожей на пол магазинчика, посеревшего и утратившего любые краски. — Я пришел за тобой, выбрал тебя… Не потому, что ты отличаешься от других, не потому, что ты красивее других, — тонкие длинные пальцы мазнули сладковатой знакомой жижей по коже Анны. — Не потому, что ты защищала Верона… О, ты так его защищала, что мне хотелось брать и брать с тебя обещания, — пространство погружалось в блаженство знакомой полумглы. — Я хотел, чтобы ты отказалась… И теперь ты только моя, — Атоли подхватил выбранный наряд, закутывая Учинни в него, как «одевают» обертку на любимое лакомство.

Анна не сопротивлялась, ошеломленно глядя на свое чудовище.

— Так значит…