Черный кот на рояле, или В возбуждении уголовного дела отказать

Остаюсь один. Заглядываю в ленинскую комнату. Семенов сладко похрапывает, примостясь на составленных в ряд стульях. Пусть поспит пока. Все-таки бессонную ночь провел. Утром опять же допросы, опознания – замучат мужика. Тихо прикрываю дверь и иду к себе. Удобно размещаюсь в кресле. Теперь какое-то время можно ничего не делать. Парни уехали, будут не скоро. Решаю почитать. Достаю прихваченный из ленинской комнаты свежий номер «Советской милиции» и раскрываю посередине, где обычно печатаются детективы. Вначале рассеянно пробегаю по строкам. Сюжет меня постепенно захватывает и я полностью переключаюсь на чтение. Истошный рев местного телефона возвращает к действительности.

– Быстро в дежурную часть!! – орет в трубку Альберт.

– Ты что, как бешенный, вопишь! В чем дело?

– Я говорю, быстрее… – связь резко обрывается.

Хватает нескольких секунд, и я на месте. Альберт, красный как рак, накручивает круги по дежурке. Тут же, испуганно притихнув, мнется его помощник – Саня. В течение еще минуты я выслушиваю проклятия в Санин адрес. Мне это надоедает.

– Да прекрати орать! Что такое?

– Убег!

– Кто убежал?

– Он убег, задержанный Разин!

– Как!!! – тут уж меня прошибает холодный пот. – Ты в своем уме?

– Я-то в своем. Вот у него спроси!

– Саша, что случилось?

– В туалет он несколько раз просился. Говорил, живот ноет, отравился чем-то. Я его один раз отвел, другой – все нормально. Потом, еще раз захотелось ему. Я вывожу. Туалет-то у нас в коридоре находится. Как только из дежурки вышли, он меня оттолкнул и на выход. Я за ним. Вижу, за угол забежал. Я туда, а он, как в воду канул. На улице темнотища, фонари не работают. Вдоль всего здания проскочил – нет его и все тут. Кто же знал, что борзым таким окажется.

– Не он борзый, а ты дурак! – перебивает Альберт. – Он специально тебя уболтал, а ты расслабился. Что теперь делать? Денег в кассе нет, задержанный прямо из отделения сбежал! Кранты! Все вы со своими заморочками непонятными!

– Эй ты, хлопчик! Помолчал бы лучше или напомнить кое-что? – не на шутку серчаю я. – Это твоя прямая обязанность задержанных охранять. Прошляпил, так нечего на других свои проколы списывать! Лучше думай, как исправляться будешь. Ребята уже в адрес уехали. Представляешь, что будет, если этот хмырь раньше них туда заявится. Предупредить деда надо. Давай машину!

– Нет машины, бензин весь вышел.

– Как это бензин кончился?

– А что думаешь, четыре раза в управление Соков пешком ходил? Все и сожгли.

– Вот же облом! Саня, ты в форме? Быстро на улицу! Хватай любую тачку. Я оденусь и выхожу.

– Давай, Санек, давай! – Надеясь, видимо, на чудо, дрожащим от волнения голосом подгоняет его Альберт.

Сашка опрометью бросается к двери и…, отлетев на два метра, опускается на пол. На пороге, добродушно улыбаясь, стоит двухметровый старшина милиции Степан Иванович Пинчук, за глаза – дядя Степа.

– Ты чего, Лександр, распрыгался, на ночь глядя? – басит Пинчук, – зашибиться ненароком можешь. Веревка какая есть?

– Зачем тебе веревка? Нет никакой веревки, – истерически причитает Поляков. – Без веревки голова кругом идет.

– Так ведь замерзнет человек.

– Какой человек?

– В люке за отделением сидит. Провалился, наверно, – с жалостью в голосе добавляет Степан.

– Да уж не сам туда залез! Все один к одному! – досадует Альберт, – забыл я совсем про этот люк. Соков еще утром приказал позвонить в жилищную контору, чтобы его закрыли к чертовой матери и провал засыпали. Теперь еще и за этого долбанного мужика отвечай!!

– А что за мужик? – спрашиваю я, скорее из любопытства.

– Возвращаюсь я в отделение оружие сдать. Решил путь срезать, за отделением пройти. Слышу – внизу шебаршится кто-то. Я фонариком посветил, вижу, мужик в люке сидит. «Попался голубь», говорю ему. А он мне: «Все, сдаюсь, помоги выбраться». Стоит в грязище по самую грудь, только голова одна торчит. Давай веревку, Альберт. Замерзнет человек.

– Иваныч, быстро туда. Это он!

– Кто он? – Недоуменно басит Пинчук.

Я хватаю двухметровый кусок плинтуса, оставшийся после ремонта, и выскакиваю на улицу. Следом за мной, пыхтя как паровоз, переваливается Степан.

– Показывай, где?

– Да вот он, – Пинчук освещает фонариком метровый провал, из которого зловонно струится пар.

Склонившись над люком, замечаю в глубине светлое пятно.

– Разин, ты?

– А кто же еще! Устроили вокруг отделения топь непролазную. Ни фига за порядком не следите. Люки я закрывать должен? А если бы ноги поломал, тогда что? Чего смотришь, тащи наверх! До костей продрог.

«Да здравствует наше бездорожье и разгильдяйство!» – Хочется орать во весь голос.

– Ты еще недоволен, урод! Тогда сиди тихо! Тебя из тепла на мороз никто не гнал. А выступать будешь – крышку люка поставлю на место, как ты желал, и забуду.

– Не поставишь, свидетели есть.

– А он ничего не видел.

Степан отрицательно крутит головой.

– Вот так-то – злорадствую я, – теперь понял, чего стоишь?

– От вас дождешься чего хорошего, – ворчит Разин. – Ну, давайте, в натуре, вытаскивайте! Что изгаляетесь над человеком!

Общими усилиями извлекаем грязного и вонючего Макса на свежий воздух.

– Дайте хоть умыться и почиститься, – хмуро глядя на меня, просит он.

– А зачем? Как есть, в камеру общую поместим. Если мокрым сидеть не желаешь, можешь догола раздеться. Так еще прикольней будет. Публика у нас простая. Вначале, возможно, не врубятся, а потом, кто-нибудь обязательно пригреет.

– Кончай издеваться! Воды что ли жалко?

– А вдруг опять сорвешься? Зачем рисковать?

– Никуда я не сорвусь.

– Тогда пошли.

Вместе со Степаном заводим Разина в умывальник. Он в один момент освобождается от верхней одежды и бросает ее в угол. Долго плещется под краном, смывая грязь.

– Возьми, одень, – появившийся Альберт сует ему старую милицейскую форму.

– Ты за кого меня принимаешь? Да ни в жизнь!

– Тогда пошли как есть! – берет его под локоть Альберт.

Макс, скрипя зубами, морщась и тихо матерясь, натягивает милицейские брюки и китель.

– Слушай, а тебе идет! – от души смеясь, басит Пинчук. – Недаром говорится, что форма красит.

Сморщившийся от бессильной злобы Разин, вновь водворяется в камеру. У решетки я задерживаюсь.

– Послушай, Макс, хватит дурочку валять. Ведь никуда уже не соскочишь.

Через пару часов вся твоя компания здесь будет. Давай, поговорим.

– Не о чем мне говорить. Я уже сказал, что ничего не знаю. – Разин отворачивается к стенке, показывая, что разговор закончен.

– Ну и хрен с тобой! – равнодушно говорю я и защелкиваю решетку.

Пинчук на ходу застегивает пустую кобуру. Его смена закончилась и сейчас он свободен, как птица.

– Иваныч, заскочи ко мне, дело есть.

– Не дурак, понял, – Он разворачивается на сто восемьдесят градусов и резво топает за мной. У меня в кабинете, не суетясь, выпиваем по стаканчику коньяку. Иваныч громко крякает от удовольствия, – эх, хорошо пошло!

– А когда у тебя непроходимость была? – шучу я.

– Не скажи! Бывает, вообще ничего в горло не лезет.

– Тогда еще по одной! – Я наполняю одну рюмку.

– А себе? – удивляется Пинчук.

– Я потом, дежурю сегодня, мало ли что.

– Тогда вопросов больше не имеем, – Пинчук резко запрокидывает голову, после чего, аккуратно ставит стопочку на место.

– Что за мазурик, никак важный?

– Да так, мелочь. Просто, «понтов» у него выше крыши.

– Может, помочь чем? Давай останусь!

– Не надо, Иваныч. Все нормально. Лучше домой топай. Скоро двенадцать.

– Дело, конечно, твое, как знаешь.

Степан на «ход ноги» выпивает еще и уходит.

Опять берусь за журнал, но никак не могу сосредоточиться. Из головы не выпадают ребята. Как там у них? Хоть бы отзвонился кто. Возникает вопрос – откуда? Пересаживаюсь в кресло, закрываю глаза и незаметно отключаюсь. Тишину кабинета в который раз разрушает бешенная трель местного телефона.

– Алле! Альберт? Какого… тебе еще надо! Опять убег кто-то?

– Нет. Разин с тобой говорить желает.