Суд и ошибка

Беркли Энтони Суд и ошибка

Энтони Беркли

Суд и ошибка

Эмброуз Читтервик

перевод И.Топоркова

Пролог Философская беседа

 — «Святость человеческой жизни чересчур преувеличена», — процитировал Феррерз. — Подумать только, какая отвага потребовалась, чтобы произнести эти слова перед толпой убежденных сентименталистов, среди которых попадались и профессионалы!

 — И вы разделяете это мнение? — осведомился преподобный Джек Денни.

 — Разумеется.

 — Ну что ж, журналисту полагается быть циником, — священник улыбнулся и пригубил портвейн.

Феррерз учтиво улыбнулся в ответ, поправляя свой элегантный черный галстук-бабочку. Его, литературного редактора одного из старейших и самых респектабельных лондонских художественных еженедельных журналов, едва ли можно было назвать журналистом, и он сразу уловил противоречие в мейозисе. Джек Денни был его давним оппонентом.

 — Точно так же, как приходскому священнику полагается быть сентиментальным, Джек, — предпринял провокацию Феррерз.

 — Может быть, может быть, — священник не поднял брошенную перчатку.

По другую сторону стола военный и бывший гражданский чиновник в Индии обсуждали Новую Молодежь. Майор Баррингтон, рослый, видный мужчина с подстриженными седыми усами, сразу после войны предпочел армии дипломатическую карьеру и не так давно женился на одной из представительниц Новой Молодежи, поэтому считал себя знатоком этой породы людей. Чиновник Дейл вывез из Индии довоенные взгляды и теперь недоумевал: Новая Молодежь даже выражалась совсем не так, как прежняя.

Уловив обрывок разговора с другой стороны стола, Дейл счел долгом внести в него свою лепту.

 — «Святость человеческой жизни!» — фыркнул он, ероша седые волосы, которые падали на лоб, как шерсть овчарки. — Вы только послушайте! Вот она, примета времени. Я как раз говорил об этом. Сегодня каждый настолько дорожит своей шкурой, что ничто иное не идет с ней в сравнение. Но само собой, всему этому подыскивают возвышенные оправдания, вроде «святости жизни».

 — А я готов встать на их защиту! Они заботятся не только о себе, — парировал майор. — Нет, никакой это не эгоизм.

Как и подобало опытному хозяину дома, мистер Тодхантер не упустил возможность вступить в разговор. Он вытянул шею, увенчанную круглой лысой головкой, которая сидела на костлявых плечах, как картофелина, выпавшая из мешка, и через очки воззрился на чиновника.

 — Стало быть, Дейл, вы согласны с Феррерзом в том, что святость человеческой жизни чересчур преувеличена? — спросил он.

 — О нет! Этого я не говорил.

 — Зато подразумевали, — вмешался Феррерз. — Будьте же мужчиной, признайтесь, что это вы и имели в виду.

 — Ну хорошо. Пожалуй, да.

 — Конечно, как любой здравомыслящий человек! Только сентиментальные натуры вроде нашего Джека делают вид, будто жизнь какого-нибудь болвана святыня. Так, майор?

 — Не мешало бы кое-что уточнить. Против откровенной глупости или за нее ничего не скажу, но, услышав от вас, что глупость такого рода представляет опасность для окружающих, я подписался бы под каждым словом.

 — Вот вам, Джек! Слышите? — Феррерз изобразил улыбку восемнадцатого века и легкий поклон. Джентльменам восемнадцатого века он подражал отменно. — Майор — храбрый человек, каким и должен быть солдат. Только смельчак прямо говорит все, что думает: например, самое лучше, что может сделать болван-водитель — врезаться в телеграфный столб ради всего человечества, и чем скорее — тем лучше. И вы по-прежнему считаете его жизнь, которая представляет для нас угрозу, святыней?

 — Безусловно, — преподобный Денни поудобнее устроил свое пухлое тело на стуле и улыбнулся соседу с той самой непоколебимой убежденностью в собственной правоте вопреки всем доводам рассудка и логике — с убежденностью, которая так раздражает людей, имевших опрометчивость вступить в спор с клириком.

Майор Баррингтон завертел в руках свой бокал.

 — Насчет болвана-водителя я не задумывался. Но возьмем другой пример безмозглого государственного деятеля, рискующего втянуть в войну свою родину. Предположим, что только он может предотвратить войну, однако он этого не хочет. Он станет причиной гибели сотен тысяч людей, какой бы священной ни считалась жизнь каждого из них. Предположим далее, что некий убийца-патриот является и убивает его из самых благородных побуждений. И вы хотите сказать, что это злодейство? Вы по-прежнему считаете жизнь этого деятеля священной, как бы он ею ни распорядился?

 — Старая добрая гвардия... — пробормотал Феррерз. — Попробуйте-ка возразить, Джек!

 — «Чтоб добрым быть, я должен быть жесток»? — священник задумчиво вертел в руках бокал. — Ну, это вечный спор.

 — Несомненно, — подтвердил Феррерз. — И мы не прочь выслушать ваше мнение по этому поводу.

 — Знаете, а я часто задумывался о том, существует ли надежный способ предотвратить войну, — послышался робкий голос с противоположного конца стола. — Например, пригрозить убийством одному-двум государственным деятелям, если они посмеют объявить войну. Разумеется, надо как следует припугнуть их, заставить их поверить в серьезность ваших намерений...