Ужасное радушие, ужасная учтивость, ужасные комплименты и поздравления, восхваление заслуг известной старой фирмы, давних солидных деловых традиций, светила успеха, сияющего высоко в небе и озаряющего своими лучами жуткую усыпальницу человеческого лицемерия. И я знал, что внутри этот склеп полон останков людей, умерших от пьянства, или голода, или отчаяния, в тюрьмах, работных домах и психиатрических клиниках. Эта омерзительная штуковина уничтожила сотню компаний, принеся их в жертву одной фирме. Ужасный грабеж, ужасная тирания, ужасный триумф. В довершение ко всем ужасам самым ужасным было то, что я любил своего отца.
Он проявлял доброту ко мне, когда я был ребенком и когда он был беднее и проще. В детстве я преклонялся перед его успехом. Первые огромные цветные рекламные щиты значили для меня то же самое, что цветные книжки-игрушки означают для других детей. Они были моей волшебной сказкой, но, увы, в такую сказку долго верить просто невозможно. И что мне было делать со своими чувствами и новым пониманием? Необходимо испытать такую любовь, какую испытал я, и ненавидеть такой же жгучей ненавистью, какой ненавидел я, прежде чем вдалеке перед вами забрезжит то, что называется верой, у которой имеется и второе имя – жертва.
– Но ведь сейчас дела обстоят намного лучше, – сказала Миллисент.
– Да, – кивнул он, – все гораздо лучше, но от этого только хуже. Это самое скверное. – Он, умолкнув на несколько мгновений, продолжил свой рассказ негромким голосом, сдерживая эмоции: – Джек и Норман – хорошие ребята, настолько хорошие, насколько это возможно, – произнес он. – Они сделали все, что было в их силах. Но ради чего? Они сделали все возможное ради того, чтобы показать товар лицом. Чтобы тщательно все замаскировать. Нанести новый слой побелки на усыпальницу. Чтобы все злодеяния остались в прошлом и быльем поросли. Чтобы о них забыли и тщательно избегали любого упоминания об этих злодеяниях. Чтобы о них
– Я начинаю понимать, – кивнула Миллисент. – Вы необыкновенный человек.
– И в тот момент я поклялся, – продолжал Алан, – что меня станут называть так, как должны были бы называть его. Я буду носить имя «вор», потому что он его заслужил. Меня будут презирать и отвергать. Возможно, меня даже посадят в тюрьму, потому что я решил таким образом занять место своего отца. Да, я унаследую его деяния. Я буду истинным его наследником.
Миллисент слушала Алана, застыв на месте словно статуя. Но последние слова он произнес с выражением, которое вывело ее из этого состояния. Она совершенно безотчетно направилась к нему с возгласом:
– Вы самый удивительный и невероятный человек в мире! Никто, кроме вас, не способен на такое колоссальное безумие.
Он, перехватив Миллисент на полпути и с силой стиснув ее руки, ответил:
– Вы самая удивительная и невероятная женщина в мире. Никто, кроме вас, не способен остановить меня в этом безумии.
– И это тоже кажется мне ужасным, – отозвалась она. – Я не хочу чувствовать, что разрушила такое сказочное и величественное безумие. Возможно, я совершила ошибку. Но разве вам самому не кажется, что на пути этого безумия встали и другие препятствия?
Он с серьезным видом кивнул, продолжая смотреть ей в глаза, которые никому не показались бы самодовольными или горделивыми.
– Теперь вы знаете всю историю из первых уст. Я начал как грабитель, исполняющий роль Санта-Клауса. Я вламывался в дома и оставлял подарки в сейфах и шкафах. Мне было жаль старину Крейла, потому что его занудная жена не позволяла ему курить. Поэтому я подбросил ему немного сигар. Но я не уверен в том, что это не принесло ему больше вреда, чем пользы. Потом я решил, что мне жаль вас. Мне было бы жаль кого угодно, кто работал бы секретарем в нашей семье.
Она тихонько рассмеялась и дрогнувшим голосом произнесла:
– И вы решили подбодрить меня, подбросив мне серебряную брошь с цепочкой.