Черный Красавчик (с иллюстрациями)

Помню и старика, который приезжал на нашу улицу в маленькой угольной тележке; он носил шляпу, какие носят все разносчики угля, а простое лицо его было черным от угольной пыли. Вместе с лошадкой они брели вдоль улицы как старые товарищи, отлично понимающие друг друга; коняшка сама останавливалась у нужных дверей: она, бывало, держала одно ухо повернутым к хозяину. Задолго до того, как они появлялись, был слышен крик разносчика угля. Я так и не понял, что он кричал, но ребятишки называли его «Старый Ба-а-р Хо-о», потому что звучало это именно так. Полли тоже покупала у него уголь и была к нему очень добра, а Джерри говорил: «Какое утешение сознавать, что и у бедняка лошадь может жить счастливо!»

ГЛАВА XLII Выборы

Однажды днем, когда мы въехали во двор, навстречу нам выбежала Полли.

— Джерри! — сказала она. — Приходил мистер Б., спрашивал, будешь ли ты за него голосовать, и хотел нанять твой экипаж в день выборов. Он еще зайдет.

— Так, Полли. Скажи ему, что я уже занят. Не желаю, чтобы мою пролетку обклеивали огромными плакатами. А для Джека и Капитана было бы просто оскорбительно возить полупьяных избирателей. Нет, я не согласен!

— Но ты ведь, наверное, будешь за него голосовать? Он сказал, что он — твой кандидат.

— Да, в определенном смысле мой, но голосовать за него я не собираюсь, Полли. Ты знаешь, чем он занимается?

— Да.

— Так вот, человек, разбогатевший таким образом, сам по себе, может быть, и неплох, но он глух к нуждам человека трудящегося. По совести, я не могу доверить ему принимать законы. Наверное, некоторые меня осудят, но каждый должен поступать в соответствии с собственным разумением о благе страны.

Утром накануне выборов, когда Джерри заводил меня в оглобли, во двор, шмыгая носом и всхлипывая, вбежала Долли — ее голубое платьице и белый передничек были забрызганы грязью.

— Эй, Долли, что случилось?

— Противные мальчишки забросали меня грязью, — рыдая, ответила девочка. — Они меня дразнили «борвыш, борвыш»…

— Они называли ее оборвышем синих, папа, — пояснил вбежавший следом Хэрри, вид у него был очень сердитый. — Но я им показал! Будут знать, как обижать мою сестру! Они мои кулаки надолго запомнят! Шайка трусливых, подлых оранжевых мерзавцев!

Джерри поцеловал девчушку и сказал:

— Беги к маме, моя козочка, и скажи ей, что я просил тебя сегодня посидеть дома и помочь ей.

Затем, нахмурившись, повернулся к Хэрри:

— Сынок, надеюсь, ты и впредь будешь всегда защищать сестру и преподашь хороший урок всякому, кто вздумает ее обидеть. Но запомни, я не потерплю в своем доме никаких выпадов по адресу каких бы то ни было партий. Среди сторонников синих столько же негодяев, сколько среди сторонников оранжевых, белых, алых или любых других, и я не желаю, чтобы кто-то из членов моей семьи ввязывался в эти игры. Что делается! Даже женщины и дети готовы выцарапать друг другу глаза из-за этих проклятых партийных эмблем, притом что и каждый десятый не скажет, что они на самом деле означают.

— Как же, папа, я считал, что синие — это те, кто за свободу.

— Мальчик мой, свобода не имеет цвета, цвета указывают лишь на принадлежность к той или иной партии, а единственная свобода, которую они могут тебе дать, — это свобода напиться за чужой счет, проехаться на избирательный участок в грязной, старой коляске, оскорблять каждого, кто носит другие цвета, и до хрипоты спорить о том, чего ты и не понимаешь-то как следует, — вот что значит их свобода.

— Ой, папа, ты шутишь!

— Нет, Хэрри, я серьезно; мне бывает стыдно, когда я слышу, как люди болтают о том, чего толком и не знают. Выборы — вещь серьезная. По крайней мере, должны быть таковыми. И каждый обязан голосовать по совести и предоставить другим право поступать так же.

ГЛАВА XLIII Друг познается в беде

Наконец наступил день выборов; недостатка в работе у нас с Джерри не было. Сначала подошел запыхавшийся толстый человек с матерчатым баулом, ему нужен был вокзал на Бишопсгейт. Затем в экипаж села компания, приказавшая везти себя в Риджентс парк. Следующей пассажиркой была робкая взволнованная старушка, стоявшая в переулке, ее нужно было доставить в банк; там мы подождали и отвезли ее обратно. Когда она вышла, к нам, запыхавшись, подбежал краснолицый джентльмен с пачкой бумаг и, прежде чем Джерри успел спешиться, сам открыл дверцу пролетки, быстро залез внутрь и крикнул: «В полицейский участок на Боу-стрит, живо!» Мы тотчас тронулись, а когда после еще одной или двух ездок вернулись на стоянку, там не было ни одного экипажа. Джерри подвесил к моей голове торбу с кормом и сказал, как обычно:

— В такие дни, как этот, нужно пользоваться любой возможностью, чтобы поесть; пожуй, Джек, мой мальчик, и постарайся отдохнуть.

В торбе был дробленый овес с отрубями; эта еда и в обычный день — лакомство, а в такой особенно — хорошо восстанавливает силы. Джерри был удивительно заботлив, предусмотрителен и добр — какая же лошадь не сделает для такого хозяина все, что в ее силах.