Черный квадрат

Фантина грянула марш и с этим маршем под мышкой вышла на сцену. Села в кресло и заиграла что-то ренеклеровское. И под эту нежность на сцену выбегает юная Коломбина-Лолита, которую я искал, искал да и нашел. Но до полной любви нужно пройти весь ритуал до конца. Зритель не зря платит деньги.

Меж тем Коломбина посмотрела в одну сторону, в другую. Нет. Нет того, кого она ожидает. Коломбина садится на садовую скамейку, стоящую посреди сцены, и начинает ТРЕПЕТНО ждать. Трепетно ждать на сцене – это тоже работа. С детских лет отдрачивается.

И тут на сцену выхожу я, старый по сцене и по жизни Пьеро в вечно плачущей маске. Я вроде иду по каким-то своим делам, но, увидев Коломбину, резко останавливаюсь. Сейчас пойдет сцена мгновенно возникшей влюбленности. Каждый трюк отработан поколениями Пьеро, Коломбин, Арлекинов. Разве что какая-нибудь начинающая Фантина чесанет между нот. И вот я вкрадчивой походкой с ужимками, изображающими влюбленность, иду к Коломбине. (Эти корючки мои ЛИЧНЫЕ – почерк настоящего уважающего себя Пьеро. Если какого бы то ни было Пьеро уличат в краже чужого трюка – это пожизненный остракизм, отлучение от сцены. И такому Пьеро грозит печальная участь какого-нибудь конторского служащего, путейского инженера или младшего биржевого брокера. К примеру, трюк с доставанием из-за пазухи бьющегося сердца придуман мной. Когда мы работали в парижском кабаке «Три сушеных дрозда».) Я с дергающимся сердцем иду к Коломбине и сажусь рядом с ней на скамейку. Она, как девушка скромная, отодвигается. А я, наскрозь овладеваемый неземной страстью, двигаюсь к ней. Она – от меня, а я обратно к ней. И тут скамейка кончается, и Коломбине по скамейке двигаться уже некуда. И она, как девушка скромная, встает, гневно вскрикивает и убегает за кулисы. А я остаюсь на скамейке, тяжело вздыхая и сгибаясь под адской тяжестью любви.

И тут на сцену в своей смеющейся маске грациозно выступает Арлекин. Он оглядывает сцену в поисках Коломбины и даже заглядывает под скамейку. А Коломбины-то нет. Слиняла от притязаний Пьеро. То есть моих. Но Арлекину об этих притязаниях невдомек. Он думает, что Коломбина просто-напросто где-нибудь задержалась по своим Коломбининым делам. А поэтому садится на противоположный от Пьеро край скамейки в ожидании запоздавшей любви. Но он нервничает и в том самом состоянии нервничания отламывает кусок скамейки и от жуткого состояния нервенности схрумкивает этот самый край. (Это тоже я придумал, когда выступали на фиесте в Памплоне.) Зритель в балагане от этой корючки хохочет, а я, изображая страх, отодвигаюсь на самый край скамейки, громко стуча зубами в ритме «Спартак – чемпион». И тут появляется Коломбина. Арлекин вскакивает ей навстречу. Равновесие на скамейке нарушается, и я с грохотом падаю на пол. В падении я нажимаю грушу, и из-под меня вылетают клубы дыма. Потом скамейка падает мне на голову, и на ней (голове) вырастает пузырь. Я нажимаю другую грушу, и из моих глаз вылетают струи слез. (Потом эти корючки пошли по клоунским антре как бесхозные.) Зритель задыхается от смеха.

А Арлекин преувеличенно объясняется Коломбине в любви. А та преувеличенно смущается. Я, Пьеро, комически хромая, иду к влюбленной паре и пытаюсь втиснуться между ними, чтобы, значит, самому объясниться в любви Коломбине. Но Арлекин берет меня за шиворот, тихо говорит «Ап!», я подпрыгиваю, и у зрителя создается полное впечатление, что Арлекин через заднее сальто отшвыривает меня в сторону. Но Пьеро – старик наглый. Я пытаюсь снова втиснуться между Коломбиной и Арлекином, опять шиворот, «Ап!», пассировка, и я уже отлетаю в двойном сальто. И так, и эдак швыряет меня Арлекин, бутафорские слезы заливают сцену, зал хохочет, а самые добрые еще и подначивают: «Так ему, старому козлу!» Короче говоря, мне достается. Мне немного больно от паденией, все-таки годы уже не те. Да и не эти. Но что делать, законы балагана достаточно жестоки. Для того чтобы кто-то смеялся, кто-то обязательно должен плакать. В конце концов Пьеро потерял последние силы, и Коломбина с Арлекином могут наконец поцеловаться. И вот тут наступает мой коронный трюк, доставшийся мне от отца (есть авторское свидетельство). Я напрягаю ягодицы, пружиню, подпрыгиваю на них и втискиваю свою плачущую маску между лицом Коломбины и смеющейся маской Арлекина. Арлекин хватает меня за вздыбленные волосы и швыряет в сторону. И я попадаю прямо в объятия наяривающей на концертино Фантины, которая стискивает меня, впивается в мои губы и уносит, брыкающегося, за кулисы. Арлекин и Коломбина целуются, идет занавес. Все герои выходят на комплимент. Восторг зрительного зала.

А мы удаляемся за кулисы в маленькую обшарпанную комнату. Ох, как мне знакомы эти закулисные гримерные. Обрывки афиш, мутное стекло зеркала, стол с фанерной крышкой, три замученных жизнью стула. Забытый несколько лет назад в углу вытертого дивана засохший презерватив. В углу комнаты на примусе кипит кастрюля с торчащей куриной ногой.