Был конец рабочего дня, Анциферов и Иванов шли пустым коридором, спустились на первый этаж, пересекли огромный, как футбольное поле, вестибюль, прапорщик на выходе, покосившись на мгновение на их пропуска, козырнул им.
Выйдя на улицу, Анциферов пошел налево, спустился в подземный переход, вышел из него к чугунной часовне гренадерам Плевны, пошел вниз по бульвару, поискал вокруг глазами и, найдя пустую скамейку рядом с детской песочницей, сел на нее и велел Иванову:
— Садись, в ногах правды нет.
На что тот, припомнив те же его слова, сказанные семь лет назад под снегом в сквере у Большого театра, повторил их с невольным вызовом:
— Как нет ее и выше. Пушкин.
— А ты на другое надеялся, лейтенант? — устало отозвался Анциферов. Докладывай.
Рэм Викторович, стараясь не упустить ни слова, пересказал их с Логвиновым разговор.
Анциферов слушал внимательно, не перебивая и не задавая вопросов. Когда Рэм Викторович кончил, кивнул подбородком на завернутую в газету книгу, и Иванов, в который уже раз за годы знакомства с ним, не понял — одобряет ли его тот или же осуждает.
— И ты сказал — да…
— Я не сказал — да! — вскинулся Рэм Викторович. — Он мне и слова не дал выговорить, даже не спросил, согласен я или не согласен!
— Но книгу — взял, — не стал слушать его оправданий Анциферов, — нечего в кошки-мышки играть. — И Рэм Викторович вновь угадал в его глазах то же презрение, что и при давнишней их встрече у Большого театра. Однако Анциферов совершенно неожиданно перешел на совершенно другое: — А я его, представь, этой ночью как раз еще раз одолеть пытался, не спалось…
— Кого? — не понял Иванов.
— С тем же успехом — об каждое слово спотыкаешься… — Подумал, спросил самого себя: — А может, так и надо, чтобы не всякому по зубам?.. — Опять кивнул на книгу в руках Иванова: — А вдруг тебе этот самый роман и впрямь не понравится?
— Да не в этом же дело, как вы не понимаете?! А в том, кем он для меня всю жизнь был, а теперь я, выходит…
— Не в этом, очень даже понимаю, — прервал его Анциферов. Надолго замолчал, внимательно, будто в первый раз ее увидел, глядя на свою искалеченную руку. Знаешь, за что я сидел? В двух шагах отсюда. — И, мотнув головою, будто не хотел вспоминать, да не мог не помнить, продолжил ровно, даже равнодушно: — А бумажка, которую требовалось подписать, была про моего лучшего друга, он комбриг был, кавалерией командовал. — Отвлекся на минуту: — Кавалерия — против их танков, против «тигров», представляешь, как мы успешно готовились к войне?! — Вернулся к своей мысли: — Короче говоря, от меня требовалось всего ничего подмахнуть свою фамилию… Ему — вышка, да и мне бы, не начнись на счастье война… — Опять взглянул на свою искореженную руку. — Вот в нее-то и совали мне перо…
— Не подписали… — не спросил, а утвердил как бы в обвинение самому себе Иванов.
— А как война началась, — не услышал его Анциферов, — расстрелять-то и не успели, зато, прежде чем в тыл к немцам кинуть, обратно в тот же кабинет вернули, а того молодчика, который… — Но спохватился, не стал продолжать. Ладно, тебе это неинтересно. — Усмехнулся невесело: — Я потом целую неделю его «Казбек» докуривал, он как раз паек получил недельный, забыл с собой унести…
— А я книгу — взял… — сказал не ему, а себе Рэм Викторович.
Анциферов очнулся от своих воспоминаний, голос его опять стал жестким:
— Я тебе эту байку рассказал не для примера, так, на ум пришла черт знает с чего. — И, глядя в сторону: — К тому же, если тебе роман и на самом деле не покажется…
— Я же сказал — не в этом дело! — почти крикнул Иванов. — Понравится, не понравится… А как бы вы, если б вам доказали, что ваш друг-кавалерист был и вправду враг?!
— Не поверил бы, — твердо сказал Анциферов. — Но я и с самого начала не поверил, сказал «нет», а ты как-никак книгу-то взял, наложил, извини, полные портки… Теперь тебе одно остается…
— Что?.. — вдруг обмяк, обессилел Рэм Викторович. — Что?!
— А зарубить себе на носу, — очень спокойно, но и, как послышалось Иванову, брезгливо отозвался Анциферов, — что уже всю жизнь тебе с этим жить. С полными портками, — не осуждая, а лишь констатируя факт, заключил Анциферов.
— Я не согласился! Я же ничего не обещал! — взмолился Иванов.