Черный квадрат

– Понимаете, гражданин солдат, сейчас возможность моего выхода категорически исключается. Видите, там в углу лежит другой солдат, которому необходимо срочно удалить из живота совершенно ненужный ему осколок, и поэтому...

– Я потерплю, – неожиданно отозвался из угла солдат, – я к нему вроде привык. А ты, Михаил Федорович, иди, раз народ требует.

На поляне, куда меня требовал народ, ревело, стонало, ржало, материлось солдатское море. В этом реве, стоне, ржанье, мате были сила гнева, пламя страсти и уверенность в победе. На самодеятельной трибуне, перекрывая шум, орал тщедушный солдат, размахивая винтовкой. Из всей его бессвязной, косноязычной речи было ясно только одно: какого-то гада надо немедля шлепнуть.

«Вот оно, дело государственной важности, – скучно подумал я, – только непонятно, для чего меня позвали: для того, чтобы меня шлепнули, или чтобы я шлепнул». Но тут раздался выстрел, и я с удовлетворением отметил, что гадом оказался не я. Да и самому мне шлепать пока вроде тоже не предстоит. Один из солдат, заходивших в мою палатку, взобрался на трибуну вместе со мной. Подняв руку с зажатым в ней по забывчивости скальпелем, он мигом утихомирил толпу:

– Вот, граждане товарищи солдаты, перед вами стоит Михаил Федорович Липскеров, человек интеллигентской нации! Который, не жалеючи сил, резал нашего брата, за что ему большое солдатское спасибо! А те, которые померли, на него не в обиде!

Со свежего кладбища послышался одобрительный гул.

– А ежели какая сволочь со мной не согласная...

– Шлепнуть гада! – заорал тщедушный солдат, размахивая винтовкой.

– Верно, то эту сволочь я самолично и шлепну. Опять же Михаил Федорович к солдату со всем уважением. Акимов второй роты! Помнишь, как он за тебя вступился, когда поручик Иловайский тебя по морде хряснул? За то, что ты его по матери?

– Шлепнуть гада! – по привычке заорал тщедушный солдат, по-прежнему размахивая винтовкой. (Великое дело – винтовка.)

– Уже шлепнули, – успокоил Акимов второй роты, – к матери.

– Так вот, – продолжал солдат со скальпелем, – предлагаю избрать гражданина Липскерова в наш солдатский полковой комитет.

Напрасно я уверял полк в своем политическом нейтралитете. Полк взревел и единогласно голоснул за меня как за представителя «угнетаемых буржуазией интеллигентов». Эта формулировка несколько покоробила меня, так как я, по моему разумению, был одновременно и угнетаемым и угнетенным. Но я согласился. Шел дождь.

Уж больно дождливая выдалась война.

Октябрьская революция (переворот) произошла в тот момент, когда я вместе со всем полком отважно отваливал с передовой в сторону Москвы, где я наконец встречу Лолиту и мы соединим наши пылкие сердца.

Я ехал в ночной теплушке, мечтая о предстоящей тихой и спокойной жизни с Лолитой, как вдруг возник Хаванагила. Я обнял его и протянул котелок с остатками каши. Не могу описать, во что он был одет, как выглядел. Ничего конкретного не запечатлелось в памяти. Осталось только ощущение, что передо мной жрет кашу жуткая смесь Троцкого и Колчака. Смесь сожрала кашу, отерла бородку (Троцкий!), смахнула пылинку с правого погона (Колчак!)...

– Так вот, Михаил Федорович, к утречку мы будем в Москве. Квартирку вашу я в порядке содержал. От бандитов, выпущенных Временным правительством, и от революционеров, выпущенных Советом рабочих и солдатских депутатов, оберег. Но тихо и спокойно в ней вам с Лолитой прожить не удастся.

– Это еще почему?! – искренне удивился я.

– Времена нынче такие. Нет тихого места между двумя огнями. Либо к красным, либо к белым. Ибо и для тех и других: кто не с нами, тот против нас.

– Что ты несешь?! Какие красные, какие белые?!

– А такие... Гражданская война у нас намечается...

– Какая еще Гражданская война! Только Брестский мир подписали.

– То с немцами. Это проще, чем мир со своими. Вы что, думаете, белая сволочь так просто смирится с властью красного быдла? Так что либо «Смело мы в бой пойдем за власть Советов и как один умрем в борьбе за это», либо «Смело мы в бой пойдем за Русь Святую и как один умрем за молодую»...

– Откуда я знаю?! – в смятении возопил я.

– Вот и Лолита не знает, – сказал Хаванагила и аннигилировал.