Черный квадрат

Завтра наступило. Мы с Хаванагилой устроились в VIP-ложе запендюринского стадиона. Широкие кресла уютно приняли наши зады, приспособились к ним, а спинки кресел, кряхтя, любовно обволокли каждую межпозвонковую грыжу. Официантка поставила на широкий барьер поднос с графином водки нового урожая, вазу севрского фарфора с костромскими корнишонами и миску свежевыловленной кильки слабого посола. Разлив водку по алюминиевым кружкам, она удалилась, конфиденциально сообщив, что в нерабочее время факультативно оказывает услуги плотского направления, получив по электронной почте кодовую фразу «любовь нагрянула нежданно». Мы выпили, закусили, просветлели и приготовились к зрелищу.

Сначала из-за занавеса раздались пулеметная очередь и одновременно голос певца Кобзона: «И Ленин такой молодой, и юный Октябрь впереди».

Голос замолк, и на арену выкатился броневик, на котором в праздничном церковном облачении стоял вождь мирового пролетариата и, одной рукой размахивая кадилом, а второй осеняя собравшуюся публику крестом, провозгласил:

– Отче наш, иже еси на небеси...

А потом лукаво улыбнулся, подпрыгнул и опроверг сам себя:

– А вот и не на небеси... – и ткнул пальцем за спину.

Оттуда на открытом «ЗиСе», попыхивая трубкой, выехал Отец всех народов. Врубилась фонограмма, вождь мирового пролетариата засандалил чечетку, и над стадионом понеслась картавая песня, которую в этом исполнении не могли придумать даже самые припанкованные постмодернисты:

Я милого узнаю по походке.
Он брюки-д-брюки носит галифе.
Он шляпу, шляпу-д-носит д-на-панаму,
Ботиночки он носит «нариман».

Но этого было мало. К картавому голосу присоседился глухой. С грузинским акцентом:

Зачем я вас, мой миленький, узнала,
Зачем я полюбила вас,
Жила бы я и горюшка не знала,
Теперь же я страдаю каждый час.

Стадион хохотал. А тех, кто не хохотал, расстреляла массовка на конях, которой одновременно командовали Дзержинский, Менжинский, Ягода, Ежов, Берия. Оставшиеся в живых рыдали от смеха.

А шансонье революции, отпев песенку и отбацав чечетку, укатил в мавзолей. Отец народов хотел было пристроиться рядом, но Вождь его погнал. Чать, не Инесса Арманд. Не в первый раз, между прочим, погнал.

«Миленькое начало. Идеологически выдержанное. Интересно, что будет дальше?..» – подумал я.

А дальше местная панк-хард-хэви-гранж-арт-рок (рок в смысле музыки) группа забунтерила футбольный марш Блантера на музыку «Интернационала», и из-за форганга появился толстый майор в голубом фраке. Майор выпустил из-под левой фалды почтового гуся, а из-под правой, выдержав паузу, – девку в шмотках а-ля рюсс от Версаче. С задницей величиной с Манежную площадь и коленками формы лифчика восьмого размера.

– Политищенская сатира! – рявкнул майор.

Девка совершила реверанс и прошлась колесом вокруг арены. Майор снял цилиндр, и из него выпрыгнул заяц, смахивающий на волка. Заяц, оседлав девку, издевательски прокричал: «Слава России!», поймал брошенный майором черно-желтый российский триколор с Андреевским крестом на фоне серпа и молота по яйцам и прогнал девку вокруг арены. Народ хохотал и аплодировал.

Девка совершила лошадиное ржанье, поднялась на задние ноги, раскланялась, а заяц, смахивающий на волка, выхватил флаг с профилями укативших Вовы и Йоси и прокричал:

– Под знаменем Ленина, под водительством Сталина! Вперед к победе империализма!

– Заяц, смахивающий на волка, – это, конечно же, метафора заграничной закулисы? – затосковав, спросил я Хаванагилу.

– Точно. Делает с вашей страной что хочет.

Меж тем заяц, смахивающий на волка, дал девице пряник. Та схрумкала, а заяц в это время ожарил ее кнутом. Девица болезненно заржала. А заяц ей опять пряник. А потом – опять кнут. Девица то хрумкала, то болезненно ржала. Народ на Восточной трибуне начал гневаться на зайца, смахивающего на волка. А на Западной, наоборот, суки, аплодировали и хохотали. Намечалась веселая свалка. И тут раздался громовой голос:

– Ну, мировая закулиса, погоди!

И сверху Восточной трибуны на арену выпрыгнул неприметный мужичок и направился к зайцу, смахивающему на волка, с песнею веселой на губе. Он подошел к нему походкой пеликана, достал визитку из жилетного кармана и так сказал, как говорят поэты: «Я вам советую беречь свои портреты». После чего железной рукой схватил зайца, смахивающего на волка, за причинное место. Тот громко охнул и пал мертвым. Восточная трибуна раскололась от аплодисментов, а Западная заметно скурвилась. А шпрехшталмейстер объявил:

– Мы и другим обрежем что можно! И битвою мать-Россия спасена!

– А этот мужичок чья метафора? – спросил я Хаванагилу.

Тот посмотрел на меня как на идиота. Я понял свою чудовищную ошибку и проорал на всякий случай:

– Россия – для русских!