Черный квадрат

Мужичок, метафора русского, одобрительно кивнул мне, вскочил на девку, метафору России, и, охаживая ее кнутом, прогнал вокруг арены и умчался за кулисы.

Счастливые зрители обнимали друг друга от гордости за то, что мировая закулиса посрамлена. От гордости за свою Россию. От гордости, что теперь ее кнутом будет охаживать свой, РУССКИЙ человек. Ведь для кого же Россия, как не для русских.

Мы с Хаванагилой выпили.

– Вокальное трио «Русский Хичкок»! – объявил майор и дал знак рокерам. Те вжарили «Come together». И...

Из-за кулис появился... Я похолодел. Это действительно был всем Хичкокам Хичкок. Перед публикой появилось воплощение самого страшного русского пожелания. Заключающееся в том, чтобы у объекта пожелания во лбу вырос мужской половой член в его нецензурной интерпретации. Но это еще не все. Их было три! Причем один из них принадлежал негру. Эта черная хрень, в опровержение легенд о негритянских половых органах, была небольших размеров и навроде челки прикрывала левый глаз, так что ужас чем-то напоминал Гитлера. Но два белых фаллоса угрожающе торчали вперед, и ужас, помимо Гитлера, напоминал быка, готового одновременно к совокуплению и боданию.

– Ну?! – гордо спросил Хаванагила, как будто он сам создал этот номер.

– Не то слово... – пробормотал я, вытерев килькой пот со лба.

– Между прочим, я придумал – сказал Хаванагила и взмахнул рукой.

Черный фаллос хриплым голосом начал:

Вот мчится тройка удалая
По Волге-матушке зимой.
Ямщик уныло напевает...

И призывно махнул головой компаньонам («головой» – это преувеличение). И кодла грянула:

Трех танкистов, трех веселых гуси
Отчесали три бабуси.

И эта жуть, уставившись в небо, расхохоталась на три голоса. А их хозяин держал баланс, жонглируя своими шестью койлами.

Зал ревел от восторга.

– То ли еще будет, – предрек Хаванагила.

– То ли еще будет ой-ей-ей? – уточнил я.

– Угадали.

Я взял себя в руки.

– Смертельный номер! Непревзойденная шутка юмора! – объявил шпрех. – Убей поэта!

Королевская рок-группа грянула «Барыню», майор-шпрехшталмейстер выстрелил из дуэльного пистолета. Из шестого ряда на манеж вывалился подстреленный чувак, кого-то смутно мне напомнивший.

– Между прочим, – полуобернувшись ко мне, сказал Хаванагила, – майора зовут Дантес де Геккерен.

– Понял, – кивнул головой я. – А покойничка зовут Александр Сергеевич?

– А кто его знает, как его зовут. Каждый год на это самое место садится, заметьте – строго по алфавиту, один из нынешних русских поэтов.

– Это еще зачем? – искренне поинтересовался я.

– Они надеются, что если их пристрелит Дантес де Геккерен, то они станут «нашим всем».

Убитого поэта под аплодисменты зрителей увезли в вечность.

Я попытался прийти в себя при помощи стопаря юной водки, но не пришел, некоторое время поболтался по VIP-ложе вне тела в астральном состоянии, а потом попытался свалить со стадиона. Но Сэм ухватил меня за руку:

– Кудай-то вы намылились?

– К едрене фене, – ответил я, совмещая астральное состояние с физическим, чтобы свалить из Колизея целиком. Но Хаванагила придержал меня:

– Не надо, дорогой, не надо...

– Что «не надо»? – машинально спросил я.

– А к едрене фене не надо, – сказал Хаванагила и силой усадил меня в кресло.

– Это еще почему? – возмутился я посягательством на свою свободу.

– Ну, во первых строках моего письма должен сообщить, что здесь, именно здесь, должна появиться Лолита. Или прийти сообщение от нее. А во-вторых, едрена феня сама придет сюда.

Не успел я подумать, не свихнулся ли старик, как с арены донесся вопль майора-шпрехшталмейстера:

– Уникальный случай! Единственная в мире! В своем репертуаре! Ее-е-е-е-дрена Феня!!!

Королевская рок-группа зафуговала «Марш славянки» (а кем же еще может быть Едрена Феня?), и на арену в сопровождении Японы Мамы вышла Едрена Феня. Это был ничем особо не примечательный бабец средних размеров, скромно одетый ни во что, за исключением длинного шлейфа, который и несла Япона Мама. Но у меня не возникло и сомнения, что это Едрена Феня, и ни кто другой. Я совершенно ошалел.

– Как это, как это? – залепетал я. – Едрена феня реальная фигура?.. А не фигура речи? Такого быть не может, потому что этого не... – но потом, глянув на арену, сник и прошептал: – Но есть... Ужас...

Я помотал свесившейся головой, полоская волосы в миске с килькой слабого посола.

– Это еще не ужас, а пол-ужаса, – продолжал Хаванагила, – ужас еще впереди. А это – о великий и могучий русский язык, в какой земле ты еще могла родиться! – завыл он патетически, на мгновение олицетворив собой золотой век русской литературы, а потом кашлянул, съежился и объяснил, ткнув пальцем в Едрену Феню: – Плод греховной содомитской любви между Ешкиным Котом и Екарным Бабаем.

Я уже ничему не удивлялся, поэтому, отжав волосы от килечного рассола и промыв их в огуречном, для порядка спросил:

– А Япона Мама, она от кого?

– Папа – остров Хоккайдо, а мама – Малая Курильская гряда, – как ни в чем не бывало ответил Хаванагила и стал смотреть на арену.