Черный квадрат. Мои философские размышления здесь на Камчатке. Том 1

– Автору хотелось довольно таки искренне и точно уж откровенно высказаться обо всей нашей такой противоречивой современной и не очень жизни, и о её той особой, как физик-практик, и даже физик-теоретик сказал бы обо всей нашей жизненной энтропии её или том постоянном нашем внутреннем горении и одновременном стремлении к определенному балансу и даже к особому её уравновешиванию и даже той особой сбалансированности, и особому её равновесному балансу, ведущему к настоящей стабильности и к великой, и даже величайшей в этом мире гармонии, и той её совершенно законченной органичности со всем нашим разношерстным обществом и сообществом, каким бы оно ни было или в том перенаселенном людьми самом многомиллионном мегаполисе, когда мы друг друга и не знаем, даже соседей по своему подъезду не знаем мы, или в такой как Тиличики маленькой камчатской удаленной от всей цивилизации деревушке, где каждый из нас на виду у всех других односельчан, и вот не нужны тогда откровения какого-то американского ЦРУшника и по крови разведчика Сноудена, что кто-то там о нас всё уж давно знает.

– В нашей любимой деревне нам и скрывать, и скрыть, ничегошеньки никогда не удастся. И даже ни от кого ….

Когда, как у скульптора Гогена, когда твоя рукотворная скульптура поутру, как бы им и не окончена после напряженной творческой бессонной ночи, но ни одной капельки пластилина или глины много раз мятой и такой мягкой уже, ни одного мазка нельзя уж сюда добавить к творению своему, чтобы как-то не нарушить тот первоначальный может быть действительно единственный из возможных твой поистине Божественный телесный замысел, который давно от самого рождения вложен по его же соизволению самого Господа Бога в каждого из нас, кем бы и каким бы мы ни были, расы какой, какими бы талантливыми не родились мы летом или зимой, ранней весной или даже, как я поздней ноябрьскою осенью, или даже в самом начале лютой на мороз зимы…

– И, конечно же, нельзя было мне не сказать и здесь не написать о настоящей нашей возвышенной, одухотворенной всей жизни нашей, да и о невероятно страстной нашей любви, которая и окрыляет, и одновременно воодушевляет меня и каждого из нас, делая человека тем самым земным и совершенным, тем непревзойденным творением самой земной Природы, которое часто само себя и творит, и одновременно еще, как-то и себя же разрушает, то, огорчаясь, то страдая от всей повседневности или от твоего всего непонимания, оставляя твою любовь, как бы наедине вновь и вновь с самим тобою же!

– И, только ли эта твоя любовь к единственной у каждого своей самой родной, самой близкой – матери твоей?

– Только ли это любовь моя к маме моей с бабушкой моей?

– И, понятно еще и уж говорю о более плотской, и об такой осязаемой нашей той страстной любви к жене своей и, той, по-особому может быть новой, вдруг ниоткуда взявшейся той по-философски мудрой платонической отцовской, и также непередаваемой её материнской любви к своим детям и, естественно, той божественно-страстной, всегда с возрастом нашим по-особому окрашенной любви к нашим таким родным, таким желанным и, естественно непередаваемо божественным внукам и внучатам, которых и так долго ты сам ждешь и, неимоверно душою радуешься, когда они так громко еще по ночам и кричат, когда они еще там, в животике мамы своей слегка ножками своими брыкаются, напоминая, что они уже есть, а еще и не слушаются и, тоже тебя любят таким же, каким ты и есть теперь, и буквально вот сейчас…

– И, еще вероятно и наверняка это эссе о нашей всё той же неуемной и может быть в чем-то не утоленной страсти к этой нашей самой простой жизни, нашей всеобщей верности и искренней преданности друг другу и, о том их полном всём философском наполнении этих слов, о всей полноте нашей жизни и её внутреннем том философском противоречии, и понятно самой нашей трепетной и трепещущейся душе, творению тела нашего и не только, и одновременно этого бренного тела нашего, часто и такого больного, и неимоверно болезненного, и даже слегка где-то и подуставшего…

– И как всё это продолжить? – не слышно ни для кого спрашиваю я сам себя…

– И, потом оно, даже о том постоянном нашем стремлении, может быть, с самого рождения нашего к вечной нашей, как это не прискорбно осознавать к смерти каждого из нас, так как сам апоптоз наших всех клеток и всех до единой клеточек в них самих где-то там, в далёком их ядре, не то в их рибосомах или может быть и в самых мощных фабриках ферментов – лизосомах уже давно от рождения нашего, как бы и заложен. Да и самой Природой миллионы лет назад как бы давно и до нас прописан, и даже запрограммирован, чтобы мы, родив и, вырастив своих детей, незаметно ушли, как и наши родители в то черное небытие, как бы нас и не было здесь, и именно сейчас.