Черный легион

Он вновь окинул взглядом хижину Перса. Изнутри она представлялась не такой уж ветхой и убогой, как могло показаться, когда глядишь на нее снаружи. Тем не менее бедность обстановки была очевидной.

– Вы предлагали ей остаться. И что же?

Перс подергал свисающую с правого уха золотую серьгу и вновь оскалил не тронутые временем и тленом клыки кровожадного самца.

– Я понял, о чем ты подумал, когда осматривал мой караван-сарай, князь. Князь… – повторил он, хитровато сощурясь.

– Не столько караван, сколько сарай.

– Так это та женщина, которую мы, князь?.. – вмешался Тирбах, уловив тот момент, когда словесная дуэль вот-вот должна была завершиться схваткой.

– Она, барон. Красным Алина попалась с фальшивыми документами. Настоящие остались в Саратове. А добралась к себе, благодаря справке с места жительства, которую добыл для нее у проезжей колхозницы вор в законе поручик Радчук.

Перс согнал с лица ухмылку и внимательно прислушивался, не понимая толком, о чем они говорят. Воспоминаниями о своем аресте Фельдшер с ним не делилась. Но и так становилось ясно, что Курбатова и Алину связывают особые отношения.

Князь тоже не был предрасположен к воспоминаниям. Но не вспомнить Алину он не мог. После похищения из-под ареста девушка пробыла с ними всего один день. Прежде чем убить машинистов и пустить эшелон под откос, они сумели воспользоваться справкой, которую Радчук выкрал у какой-то приглянувшейся и подсевшей к нему в вагон молодки, и отправили Алину проходящим пассажирским поездом. Их бродячая жизнь оказалась явно не для нее, несмотря на то что в разведшколе ее готовили ко всему, в том числе и к жизни в подполье. Теперь Курбатов мог сказать себе, что отправили они Фельдшера очень вовремя.

– Как думаешь, князь, – вдруг спросил Перс, – что затевают немцы, пытаясь стреножить тебя и твоих людей?

– Это нужно вам или вашему начальнику из НКВД? – упредил ответ подполковника Тирбах.

– Я действительно работаю на НКВД, – спокойно возразил Перс. – Иначе вряд ли удержался бы здесь, давно загребли бы на фронт. Или расстреляли. Как бывшего унтер-офицера. Но когда ваши вербовали меня, они прекрасно знали, с кем имеют дело.

– У нас нет оснований не доверять вам, – суховато проворчал Курбатов, не желая, однако, отвечать на вопрос Перса.

– Еще бы, в Христа мать и двенадцать апостолов. «Не доверять». Кстати, сколько у нас с вами людей, князь?

Курбатов взглянул на синий квадрат окошка и отмолчался.

– Я к тому, что вряд ли сумею накормить вас всех.

– На пропитание мы привыкли добывать себе сами, – поднялся Курбатов из-за стола, на котором до сих пор не появилось ни крошки.

67

Фройнштаг сняла телефонную трубку, ясно осознавая, что не готова ни говорить, ни тем более – встречаться со Скорцени. Телефон взбунтовался как раз в ту минуту, когда она буквально провалилась в небытие, уже не имеющее ничего общего с обычным человеческим сном. Девушке казалось, что она находится на той крайней грани душевного истощения, за которой законы земного бытия уже не властны.

«Возможно, так чувствует себя женщина, оказываясь у двери газовой камеры, – нашептывал чей-то вкрадчивый голос. – Все те, кого ты отправила туда…»

– Унтерштурмфюрер Фройнштаг?

– Слушаю вас. – Самой Лилии прислушиваться к собственному голосу не хотелось. После всего, что происходило с ней в эту ночь, у Фройнштаг вдруг возникло неистребимое желание раздвоиться и хотя бы какое-то время побыть, просуществовать независимо от той эсэсовки в черном мундире, которую видит сейчас в настенном зеркале. Один день прожить просто Лилией Фройнштаг, бывшей воспитанницей мюнхенского приюта для сирот, не имеющей ничего общего с командиром взвода охраны концлагеря Нордхаузен-13.

– Здесь оберштурмфюрер Родль. Как вы себя чувствуете, Фройнштаг?

– Родль? – механически переспросила Лилия. – «Ах, это Родль… Родль, а не Гардер. Адъютант Скорцени», – мучительно признавала того, кто так некстати вернул ее из блаженного забытья. – Я все еще чувствую себя, оберштурмфюрер, все еще чувствую…

– Понимаю. – Лилии показалось, что Родль ухмыльнулся.

– Что вы понимаете, Родль? Что вы способны понять во всем этом, если уж так, откровенно?..

– Что вы все еще чувствуете себя, Фройнштаг, – не смутил его натиск девушки. – Мне лично это уже не подвластно. Однако о чувствах – в другое время. У вас двадцать минут, чтобы привести себя в надлежащий вид. За вами будет послана машина.

– Всего двадцать? – ужаснулась Лилия, стараясь не встречаться взглядом с растрепанным, измученным существом, все еще пялившимся на нее из зеркала. Как она ненавидела сейчас эту тварь! – Что ж вы раньше-то не позвонили?

– Служба, унтерштурмфюрер Фройнштаг. – Родль немного помолчал и, сочувственно вздохнув, одарил ее лучиком надежды: – Впрочем, я поговорю со штурмбаннфюрером. Вдруг что-нибудь придумаем.

– Вы уж постарайтесь, Родль.

Только положив трубку, Лилия вдруг спросила себя: «Они придумают? Что они собираются придумывать? Дева-заступница, только бы не это!.. В ближайшие две недели я буду смотреть на мужчин, как на исчадие ада. Притом, что буду стараться вообще не смотреть на них».