— Вот и подумайте после этого, чего стоит ваша служба досье.
— Итальянская, синьора, итальянская. Но о том, что вас зовут Марией Сардони, я уже слышал.
— Кстати, вы забыли обратиться еще к одному, очень надежному, источнику.
Скорцени вопросительно взглянул на девушку. Изгнание из виллы-замка Карпаро явно пошло ей на пользу. Она убийственно похорошела. А эти ожившие томные глаза с вишневой поволокой…
— Лично ко мне.
— И вы, конечно же, откровенно поведали бы, кто вы, откуда появились в Риме и на вилле, на кого на самом деле работаете, — саркастически поиграл желваками Скорцени. — Если бы вы действительно поступили таким образом, я перестал бы ценить вас как разведчика.
— Господи: «ценить как разведчика». Думаете, для меня это важно?
— Если нет, то это не делает вам чести.
— Но бог мой, я рассказывала бы о себе не штурмбаннфюреру С С, а инженеру Отто Скорцени.
74
Мария-Виктория сделала несколько жадных глотков и по-мужски припечатала бокал к столику, чуть не пролив при этом остатки вина. Скорцени заметил, как она нервничает.
«Не надолго же хватило ее выдержки и блефа», — подумал он, поняв, что на виллу Мария-Виктория прибыла одна. Никого, кто бы подстраховывал ее, поблизости нет. Если не считать человека, ожидающего где-то неподалеку, у машины. Который не в счет.
— То, что я вам только что сказала, — правда. Я — княгиня Сардони. Ближайшие месяцы проведу на вилле Орнезия. Говоря об этом, надеюсь, что вы не станете пускать своих людей по моему следу. А если и вздумаете прибегнуть к такому способу, то по крайней мере мои признания избавят вас и ваших людей от лишней траты времени.
— Уж не вообразили ли вы, что, завершив операцию, связанную с папой, Главное управление имперской безопасности все свои лучшие силы бросит на расправу с некоей Катариной Пьяцци, она же Мария-Виктория княгиня Сардони?
— Можно подумать, что до сих пор вы стреляли исключительно в пап, президентов, маршалов и императоров, — устало произнесла Сардони. — И хватит об этом. Я рискнула появиться на вилле Карпаро только потому, что… — замялась она, — очень хотелось повидаться с вами. Меня привело сюда только это и ничто другое.
— Я не знаю, как следует реагировать на такие признания коллеги, — честно признался первый диверсант рейха.
— Хотелось бы, чтобы не так, как на признания синьориты Фройнштаг.
Скорцени великодушно промолчал.
— Я меняю способ жизни. Возвращаюсь в тот круг, в котором, собственно, и должна была вращаться все эти годы. Так оно и было бы, если бы не некоторые обстоятельства.
— Война, — понимающе кивнул Скорцени, настраиваясь на разговор в том тоне, какой предлагала Мария-Виктория.
— Увы, мои скитания в облике Катарины Пьяцци начались задолго до войны. Война же не только не усугубила их, наоборот, несколько упорядочила. Не стану посвящать вас в подробности. Ни вам, ни мне это ни к чему. Но мы оба прекрасно понимаем, что война близится к концу. А значит, скоро вам придется сменить свой эсэсовский мундир на обычный цивильный костюм от берлинского или парижского портного. Мне очень хочется, чтобы, встретившись, мы начинали воспоминания о нашем знакомстве с этого вечера, а не с «расстрела» в роще.
— Не думаю, чтобы впечатления от нынешней беседы оказались более контрастными, чем от объяснения там, в лесу, у судного оврага. Но если желаете, воспоминания мы будем начинать только с нынешнего вечера.
«По-моему, он клянется, что не пристрелит тебя, — сказала себе Мария-Виктория. — А если и пристрелит, то не сегодня».
— И еще, умоляю вас, Скорцени, — поднялась Сардони, — сделайте все возможное, чтобы ваше имя не было проклято Святым престолом и всеми церквями мира. Вы понимаете, что я имею в виду.
— Ради этого заклинания вас и прислали сюда, — спокойно, не выдавая своего разочарования, констатировал штурмбанн-фюрер. — Кто? Сестра Паскуалина? Вечно молящийся монах Тото? Лично папа Пий XII? Вы уж извините за любопытство.
«Ты слишком рано успокоилась. — Продолжила диалог с собой княгиня Сардони. Эти диалоги она всегда вела с убийственной откровенностью и не менее убийственным сарказмом. Как с уличной простушкой. — Все будет зависеть от допроса, который он намерен устроить тебе».
— Можете считать, что меня послали сюда Бог и мои христианские чувства. А еще — стремление спасти вашу душу от проклятий, которые и так будут настигать вас во всех землях и странах остывающей после войны планеты. Все, Скорцени, прощайте, — решительно двинулась она к двери. — Из виллы меня выведут так, что ни один из ваших коммандос не заметит. Вы тоже не задерживайтесь здесь. Не исключено, что к утру Карпаро будет окружена карабинерами. Или английскими десантниками. Для тех, кто вами интересуется, ваше пристанище уже давно не представляет никакой тайны.
— Спасибо за предупреждение. Мы оставим его до рассвета, как было намечено.
Взявшись за ручку двери, Мария-Виктория еще на несколько секунд задержалась, окидывая прощальным взглядом человека, ради которого она очертя голову пробиралась сюда.