Черный Магистр

— Приготовь пистолет, — попросил я, останавливаясь и соскакивая с лошади.

Конюх ничего не ответил, вытащил из седельной сумки оружие и взвел курок. Мы вошли в рощу и двинулись по подмороженным хрустящим листьям в ее глубину. Кони, следуя за нами в поводу, нетерпеливо всхрапывали, видимо, удивляясь, почему мы не доехали до теплой конюшни.

— Если я правильно понял рыжего Ивана, поместье начинается сразу за рощицей, — сказал я. — Оставим лошадей здесь и дальше пойдем пешком.

— А зачем пистолет, здесь же никого нет?

— Не знаю почему, но я чую опасность, — ответил я. — Смотри в оба, магистр мог выставить здесь сторожевые посты.

Ефим поверил и начал крутить головой, всматриваясь в светлый лес. Зрение и слух у него были не в пример лучше, чем у меня, в чем я неоднократно мог убедиться.

— Давайте оставим лошадей здесь, — сказал он, когда мы спустились в неглубокую балку, поросшую невысокими осинами.

Место, действительно, было хорошее, и мы свели коней вниз, разнуздали и надели им на морды торбы с овсом. Они тут же начали есть, мерно потряхивая головами. Привязав их уздечки к одному дереву, мы выбрались наверх и пошли дальше. Вскоре деревья начали редеть, и впереди показалось чистое, светлое пространство.

— Люди, — шепотом сказал кучер и придержал меня за плечо.

Я замер на месте. Кругом по-прежнему было тихо, и я не понял, что вдруг насторожило Ефима. Он напряженно повернул голову набок, как это делают собаки, когда что-то слушают. Потом приблизил указательный палец к губам и им же показал направление, откуда услышал посторонний звук. Потом знаком предложил мне опуститься на землю. Мы присели на корточки, и он прошептал мне в самое ухо:

— Там люди! Двое или трое.

— Уходим, — почти без звука сказал я, и мы медленно, стараясь не шуршать подмерзшей листвой, начали отступать.

То, что в глубине рощи вдруг выставили секрет, было плохим знаком. Рыжий Иван говорил, что никакой охраны в имении нет, его обитателям некого было бояться. Скорее всего, это я переборщил с угрозами, блефуя с магистром. Однако, делать было нечего, я не собирался отступать, и мы пошли в обход секрета.

Продвинувшись еще метров на четыреста вглубь рощи, мы опять повернули в сторону поместья. Теперь мы шли очень медленно и осторожно. Кругом была абсолютная тишина, как это бывает тихой, безветренной ночью в предзимнем лесу. И вновь, когда деревья начали редеть, и роща просветлела перед открытым пространством, Ефим замер на месте с поднятой ногой и показал куда-то в сторону. Я прислушался и уловил негромкое звяканье металла о металл. Мы опять присели и, пригибаясь к земле, вернулись на безопасное расстояние.

— Придется делать маскхалаты, — сказал я.

— Что делать? — не понял кучер.

— Маскхалаты, — повторил я. — Возвращаемся к лошадям, я на такой случай прихватил холст.

Ефим, конечно, ничего не понял, но переспрашивать не стал и солидно кивнул головой. Мы пошли назад и вернулись в начальную точку пути. Лошади нас узнали, поприветствовали фырканьем. Они уже съели свой овес, и Ефим насыпал в торбы новые порции, а я вытащил из вьюка припасенные на этот случай два куска домотканой холстины, в которые раньше были упакованы наши пищевые припасы.

Кучер, не желая показать себя профаном, исподтишка наблюдал за моими действиями. Потом не удержался и спросил:

— Вы чего это такое задумали? Никак саваны готовите?

— Вот именно, — ответил я. — Нам нужно сделать два савана, возьми свой кусок и делай как я.

Конечно, ничего похожего на настоящие маскхалаты у меня не получилось, я сделал какое-то подобие армейских плащ-накидок, какие были в ходу во время Второй мировой войны. Эта простейшего покроя одежда вполне отвечала нашим тактическим целям в покрытом инеем осеннем лесу. Светло-серое полотно трудно было различить уже в тридцати метрах. Мы набросили их на себя и прикрепили к плечам веревочками.

— Вот теперь можно идти, — сказал я, довольный своей предусмотрительностью. — Так нас никто не заметит.

— А зачем мы надели эту холстину, — минут через десять спросил Ефим. — Чтобы не замерзнуть?

— Скорее, чтобы не погибнуть, — ответил я, пораженный такой тупостью.

— А она что, заговоренная?

— Нет, заколдованная, — сердито буркнул я.

К приятному чувству, что ты опытнее окружающих на добрых полтора столетия, быстро привыкаешь, после чего непонимание самых казалось бы очевидных вещей начинает просто раздражать.

— Правда она заколдованная? — после долгой паузы спросил Ефим. — Пуля ее не пробьет?

— В темной одежде на белом фоне нас сразу заметят, а в светлой мы будем незаметными, — просто объяснил я.

— Понятно, — сказал, обдумав мои слова, кучер. — В нас теперь просто не попадут!

— Дай-то Бог! Теперь будем пробираться между двумя секретами.