Черный махаон

Удерживая ее взглядом, подцепил тонкие бретельки, медленно приспустил. Яна опустила голову, сдерживаясь, чтобы не поправить белье. В груди бешено колотилось сердце, в голове не осталось ни одной мысли. Наверно, так выглядит полигон в Семипалатинске: потрескавшаяся земля и сухие колючки.

Он неторопливо провел кончиком пальца по ее шее, убрал волосы и приподнял подбородок молодой женщине:

– Не отводи глаза, ладно?

В серо-голубой глубине застыло недоумение:

– Зачем? Зачем ты усложняешь? Тебя ведь интересовал просто секс.

Он наклонился к ней. Она заметила золотистые лучики на радужке:

– Кто тебе это сказал?

Смело, без прелюдий, завладел губами. Яна попробовала высвободиться – уперлась кулаками в напряженную грудь. Напрасно – он только сильнее прижал ее к себе, припечатывая бедра к своим. Руки скользнули под волосы, легли на затылок совсем так же, как там, в сквере. Жадные, требовательные ласки. Яна задыхалась, еще металась между долгом, обидой и любопытством. И пугалась напора и смелости этого парня.

Его руки нетерпеливо потянули застежку бюстгальтера, та жалобно скрипнула и сломалась. Обнаженная кожа коснулась чужой, незнакомой и такой горячей груди. Мягкая ткань его толстовки пугала и… возбуждала.

Яна поймала себя на мысли, что ей нравится. Нравится этот натиск, эта безапелляционная уверенность в своей правоте и в своей силе. Эта самоотверженная энергия, с которой он отвоевывал каждую клеточку ее тела, и кажется, сознания.

Она запрокинула голову, позволила покрыть шею поцелуями. Потянулась к нему, дернула вверх край толстовки, сбросила с крепких плеч. Он ловко отстранился. Снял заодно и футболку. Легонько подтолкнул женщину к кровати, икры уперлись в мягкий, покрытый покрывалом, угол.

Всё произошло стремительно. Как во сне. Она не перечила, не сопротивлялась, разрешая ему дойти до конца. Чего было в нем больше, в этом парне, имя которого никак не укладывалось на язык: ласки или напора? Жесткости или страсти? Он окружил ее собой, заполнил собой, вымещая из сознания отголоски воспоминаний о прежней жизни.

Поцелуями осыпано тело, душа грелась в сильных и надежных руках. Губы ныли от поцелуев, то мягких и тягучих, как теплая карамель, то яростных, требовательных, почти грубых. Сбросив остатки одежды с себя и молодой женщины, он вошел в нее так стремительно, что Яна вскрикнула, вцепилась в простыни.

– Тшш, – прошептал у самого уха. – Обратной дороги нет.

На мгновение он замер, заглянув в ее глаза. И словно поменял правила игры: движения стали маняще-осторожными, губы – обволакивающе-нежными.

Яна шумно выдохнула, обвила его шею руками и притянула к себе, обхватила узкие бёдра, подчиняясь заданному им ритму.

– Не останавливайся, – прошептала.

И он не остановился. Грифельно-серые стены спальни тонули в малиновом закате, рассыпались чернотой надвигающейся ночи. Яна перестала чувствовать что-то еще кроме его рук и горячего тела, прорывавшегося к ней с отчаянием и уверенностью в победе. Она прижималась губами к его приоткрытому рту, запоминая его изгибы, вкус, его запах. Мгновение парения, распустившиеся крылья за спиной и ослепительно-белый свет перед глазами.

Она позволила опустить себя на подушки, заранее прощаясь с нежданной сказкой, в которой оказалась.

Он тяжело лег рядом, привлек к себе и уткнулся в макушку, затихая.

Яна замерла, прислушиваясь к себе.

Тринадцать лет в браке. Тихие, почти невинные ласки. Словно им обоим с Владом было неловко от необходимой близости. Словно близость – это измена их дружбе и взаимоуважению. За эти годы она так и не узнала, так и не поняла то, о чем с огнем в глазах рассказывала Таня. Думала – начиталась романтических книг, насмотрелась сериалов. Не верила.

Яна повернула голову, уткнулась носом в изгиб локтя Мстислава, тайком вдохнула его запах: немного дымный, а оттого дикий и будоражащий. Осторожно провела пальцем по мужественному рельефу предплечья, дотронулась до татуировки, наконец-то рассмотрев ее всю: тонкая паутина из цифр смыкалась на груди, чуть ниже ключицы, под вытянутыми лапками паука с когтевидными хелицерами.

Парень с непроизносимым именем, кажется, задремал.

Яна осторожно выбралась из-под его руки, подхватила с пола свое белье и одежду, проскользнула в ванную. Тихо притворила за собой дверь.

Что сделано, то сделано.

Она не жалела ни о чем. А воспоминание о распустившихся крыльях останется с ней навсегда. Есть ли теперь разница, кто ей его подарил?

Включила душ, горячая вода хлынула по коже, мокрые волосы струились золотистым водопадом. На полочке – гель для душа, шампунь – мужские, с чужими мужскими запахами. Она закрыла глаза, уперлась руками в холодную стенку душевой кабины.

И не заметила, как в ванную проскользнул холодный воздух.

Прозрачная дверца отъехала в сторону.

Слава шагнул к ней.

От неожиданного прикосновения Яна ахнула и резко развернулась, уперевшись в его мокрую грудь, застыла:

– Ты… чего?

Он тихо улыбался, на дне ярко-голубых глаз отражалась она, Яна.

– Привет… Ты чего убежала? – Наклонился к ней. Коснулся носом переносицы, потёрся доверчиво.