— Если понравится, оставь себе, — небрежно предложил он. Потом посмотрел на часы и сказал: — Ровно пять минут. — Щипцами он извлек из заварочного чайника два чайных пакетика, накрыл чайник специальным стеганым чехлом с вышитыми яркими колокольчиками и зелеными листьями. Потом включил тостер и продолжал: — Он был алкоголиком. Как и все лучшие американские писатели.
Чад посмотрел на книгу, ему стало стыдно, что он до сих пор не слыхал о Раймонде Карвере. Он прочел текст на задней стороне обложки. Карвера называли одним из величайших представителей американской литературы. И вот вам пожалуйста — он узнает о книге своего соотечественника от англичанина! Чад полистал страницы, прочел содержание. Названия рассказов показались ему простыми, но емкими.
Джолион сидел у чайника и смотрел на часы.
— Девять минут двадцать семь секунд, — провозгласил он и, снова взяв половник, быстро извлек из чайника яйца и положил их в миску для каши. Затем он направился к буфету, открыл дверцу, за ней над маленьким умывальником висело зеркало, не переставая говорить: — Фолкнер, Фитцджералд, Стейнбек. Конечно, Хемингуэй. Хемингуэй был королем среди писателей-пьяниц. — Джолион поставил яйца под холодную воду. — Чивер и Карвер. Трумэн Капоте. — Джолион вынул яйца из воды. Покатал их в миске, чтобы надбить скорлупу, быстро и умело очистил, вначале сняв по полоске из середины, как будто вытаскивал пояс из брюк. — А если взять более ранний период, можно вспомнить Эдгара По и Мелвилла.
Звякнул тостер. Из-за умывальника Джолион достал две мелкие тарелки, довольно старые — глазурь на них потрескалась. Джолион показал их Чаду, как пару фазанов.
— Из чайного сервиза моей бабушки, — пояснил он. — Она умерла год назад. До самой ее смерти я звал ее бабушкой Фред. Фред — это кличка ее пса… — На тарелках был узор: осенние листья. Джолион положил на каждую по тосту, а на них выложил яйца. — Знаешь, что в яйцах самое лучшее? — спросил он. — Не то, что они символ плодородия. Скорлупа похожа на куколку насекомых. Но то, что внутри появляется, — это может оказаться чем угодно, вариантов множество. — Он поднес одну тарелку к носу и с любовью осмотрел содержимое. — Подумать только, на что способно яйцо… Бесчисленное множество вариантов! — Он принялся вертеть тарелку на кончиках пальцев.
— И еще ты забыл сказать: они вкусные, — произнес Чад, но Джолион его как будто не слышал, и Чаду стало неловко.
Под кофейным столиком также хранились самые разные чашки с блюдцами. Джолион достал две чашки и два блюдца, расписанные розами и васильками. На чашках красовались розовые ободки, на блюдцах — розовые каемки. Когда Джолион медленно поставил их на кружевную скатерть стола, чашки еле слышно звякнули о блюдца.
— И еще, конечно, яйца — символ плодородия, — продолжал он. — Знаешь, наутро после секса мне почему-то всегда хочется яиц. Я пожираю их с жадностью… Как тебе кажется, в этом есть что-то тревожное?
— Имеешь в виду — во фрейдистском смысле? — спросил Чад.
— Может быть, — ответил Джолион.
— Наверное, — сказал Чад.
Оба одинаково хохотнули — не разжимая губ.
Джолион забрался на кровать и открыл окно. Снаружи, на карнизе, стоял молочник из того же сервиза, что и чашки. Он поставил кувшин на стол, снял крышечку из фольги и налил в чашки молоко. Потом разлил чай. Носик чайника высовывался из специального отверстия в стеганом чехле.
— Будь я приговоренным к смерти, наверняка выбрал бы яйца для своего последнего ужина, — сказал Джолион и придвинул Чаду тарелку.
Яйцо на идеально золотистом тосте казалось особенно белым и чистым. Джолион подал Чаду вилку и поставил на середину стола маленькое деревянное блюдце с кристалликами крупной соли. Затем Джолион размял свое яйцо вилкой и размазал его по тосту. Желток оказался ярко-оранжевым, не жидким и не застывшим.
— Очень важно, — заметил Джолион. — И я никогда не скажу этого никому, кроме тебя. — Он заговорщически покосился на Чада и продолжал: — Надо варить яйца девять минут и ровно двадцать семь секунд, вот в чем секрет. — Тут он посыпал яйцо солью, приподнял тарелку над столом и откусил большой кусок. — Брускетта по-английски!
Чад повторял действия за другом. Он понятия не имел, что такое брускетта. Но завтрак оказался восхитительным, все было идеальным, и ему на миг показалось — секрет заключался именно в двадцати семи секундах. Во всяком случае, Джолион относился к этому совершенно серьезно.
XV(i).
Неожиданная мысль. Весенний воздух оказался таким свежим, что мне вдруг захотелось позавтракать на пожарной лестнице за окном. Надеюсь, вы извините меня, если в этом месте я прерву рассказ запиской-напоминанием. Я предпочитаю физические мнемоники, но, если я как-то не фиксирую то, что приходит мне в голову, все куда-то улетучивается, просачивается сквозь трещины.