Черный мел

Чад не сразу привык к их манере вести беседу. Сам он всю жизнь стеснялся того, что вырос на ферме, а его новые друзья-англичане, наоборот, словно гордились отсутствием знатных или богатых предков. Все хвастали бедностью и рассказывали, в каких ужасных школах они учились. В Питте Чаду показалось, будто американские ценности вывернуты наизнанку или скорее поставлены с ног на голову. Постепенно Чад начал понимать своих друзей. Все они поступили в Питт благодаря своим способностям. Все они считались лучшими учениками в своих школах. Здесь же они оказались равными среди равных, пока еще никого нельзя было назвать лучшим.

Зато прошлое имелось у всех. Отсутствие наследственных привилегий или денег становилось почетной медалью, ее они полировали на публике ежедневно. Они были самыми пышными цветками, расцветшими на самой грубой почве, как тот чемпион-стайер из Кении, который тренировался в пыли, без кроссовок. Естественным образом. Каждый из них мечтал о том, чтобы возвыситься именно благодаря начальному невыгодному положению. Откровенно говоря, все они испытывали страх. Им казалось: они оказались в Питте случайно и скоро их разоблачат и выгонят с позором.

Даже Эмилия включилась в их игру. Она делала вид, будто мальчишки ей надоели, будто ее тошнит от их манеры публично бить себя кулаком в грудь, от их петушиной задиристости. С таким же успехом парни могли бы извлечь из штанов свои достоинства (или недостатки) и мериться длиной. Она напоминала школьницу, которая вслух поносит дерущихся на школьном дворе мальчишек, а сама бегает на свидания с тем, кто ухитрился собрать больше всего скальпов и шрамов.

— Слушайте, — сказал Джек, — пусть отец Марка и работает в маленьком книжном магазине, он ведь не хозяин магазина! А его мать читает лекции в Лондонской школе экономики. А учителя, как родители Фаунтлероя, хотя бы учились в университете. Мой папаша начинал свой трудовой путь за прилавком — пошел работать в шестнадцать лет, сразу после школы. Ни у кого из моих предков нет высшего образования.

— Вы просто выводок мягкотелых южан, — с презрением заявила Эмилия. — И, кстати, вы все проиграли, хотя это и не имеет значения.

— Хоть ты из Йоркшира, но это не означает, что ты автоматически становишься победительницей, — возразил Джек. — Все равно, выкладывай. Вперед, блондиночка!

Эмилия молниеносно пнула ботинком в голень Джека. Тот вскрикнул:

— Черт, больно же!

— Вот именно, — кивнула Эмилия. — Еще раз назовешь меня блондиночкой, получишь по морде!

— Ладно, ладно. — Джек поднял руки вверх. — Ну, давай, рассказывай нам о том, как тяжела жизнь на Севере.

— Мой отец был шахтером, — сказала Эмилия.

— Ничего себе! Вот здорово! — воскликнул Джек.

— Что ты имеешь в виду? — Эмилия снова приподняла ногу.

— Ничего, ничего. — Джек замахал руками, в притворном испуге глядя на ботинки Эмилии. — Правда, ничего плохого. Объяснимся позже. Джолион, мы ведь им потом все расскажем?

— Ну да, — ответил Джолион. Он сложил пополам обрывок бумаги и положил на прикроватную тумбочку. — Шахтер. Знаешь… Эмилия, это просто… здорово. — Ему хотелось сказать «круто», но он боялся показаться Эмилии поверхностным и нечутким. — И что с ним случилось, когда Тэтчер объявила рабочему классу решительный бой?

— Он проиграл, — ответила Эмилия. — Они сражались и проиграли. — Она опустила голову и тяжело вздохнула. — Сейчас-то у него все наладилось. Какое-то время просидел без работы, а сейчас нашел себе дело — ремонтирует кухни. Время от времени. Но из-за тех событий в прошлом родители развелись.

Чад тихо сидел в кресле у стены. Он мог смотреть на Эмилию, не поворачивая головы, ему нужно было лишь чуть скосить глаза, чтобы она не заметила его взгляда, если вдруг поглядит на него. Чад все время приказывал себе посмотреть на нее в упор и не отводить глаз в сторону.

— А ты, Чад? — спросила Эмилия. — Наша малышня не успокоится, пока не втянет в игру всех.

— Я американец. — Чад пожал плечами. — Что тут скажешь?

— Ваш культурный уровень значительно ниже нашего, — заявил Джек, — и вы нахально присвоили себе почти всю славу за победу во Второй мировой войне. — Он раскурил самокрутку, жестикулировал ею, хохотал и пытался говорить с американским акцентом. — Йоу, Эмилия! Чад из крутейшего на свете города Ну-Йорка! Извините, это худшая пародия с тех пор, как Дик ван Дайк [5]изображал кокни. — Джек еще некоторое время пробовал говорить с акцентом, но быстро переключился на другое: — Придумал! Знаете, что нам всем надо сделать? Летом слетать в гости к Чаду. Будем есть «пастрами на ржаном», хотя я понятия не имею, что это значит. Свою пастрами я съем на вершине Эмпайр-стейт-билдинга. Как Кинг-Конг.

Чад быстро понял: для англичан Нью-Йорк ассоциируется только с Манхэттеном. Но поправлять Джека он не стал. Чад никому в Англии, кроме, конечно, Джолиона, не рассказывал о ферме, на которой он вырос. Ферма его родителей находилась на расстоянии целого мира от Манхэттена.