Чёрный менестрель

Внезапно кто-то закрыл ей рот и схватил за грудь. Семикусник, который держал её сзади, не сразу понял, почему его товарищ завопил не своим голосом и отскочил от девочки. А это Ребана полоснула его ножом по лицу. Через мгновенье она уже перехватила нож и ударила им по запястью руки, которая закрывала ей рот.

Семикустник всё ещё держал девочку одной рукой, и та, вместо того, чтобы заголосить, резко дёрнулась, повернулась вправо, перехватила нож в другую руку и вогнала лезвие клинка в шею семикустнику. Последнее, что увидел захлёбывающийся своей собственной кровью насильник, был арбалет, который его несостоявшаяся жертва спокойно подобрала с земли и направилась в сторону обоза, по пути оттолкнув тело ногой...

Пока Степан разбирался со всем произошедшем, среди семикустников разгорелся спор, во время которого Сууутту открывал священную книгу и цитировал из неё куски.

— ...Великий куст учит нас, — благоговейно произнёс Сууутту и начал читать:

 — ...Но если кто будет врагом ближнему своему и будет подстерегать его, и восстанет на него, и убьет его до смерти, и убежит в один из городов внешних, то старейшины Тапии должны послать, чтобы взять его оттуда и предать его в руки мстителя за кровь, чтоб он умер; да не пощадит его глаз твой; смой с Тапии кровь невинного, и будет тебе хорошо.

Лязг мечей, покидающих ножны, раздался вокруг семикусников. Первый из них, кто увидел это, тут же закричал:

— Братья, братья – это не подходит!

— Почему не подходит? — удивился не въехавший в обстановку другой семикустник.

— Потому что не девица подстерегала, а её подстерегли! — с жаром ответил первый, косясь на обнажённые кленки. — Кроме того, данная девица некуда не сбегала, и мы точно не знаем, можем ли мы считать кровь нашего брата невинной...

— Это да, — согласился оторвавшийся от книги Сууутту, мгновенно оценив ситуацию, а главное - количество семикустников и их возможных противников. В результате он моментально пришел к выводу, что данный отрывок никак не подходит под ситуацию, во всяком случае, пока обоз не придёт в Тапию, где им смогут оказать помощь городские стражники.

Лихорадочно перелистывавший страницы книги Сууутту вдруг остановился и начал читать дрожащим голосом:

— ...И увидишь между пленными женщину, красивую видом, и полюбишь ее, и захочешь взять ее себе в жены, то приведи ее в дом свой, и пусть она острижет голову свою и обрежет ногти свои, и снимет с себя пленническую одежду свою, и живет в доме твоем, и оплакивает отца своего и матерь свою в продолжение месяца; и после того ты можешь войти к ней и сделаться ее мужем, и она будет твоею женою; если же она после не понравится тебе, то отпусти ее, куда она захочет, но не продавай ее за серебро и не обращай ее в рабство, потому что ты смирил ее.

— И что, вы уже всех нас взяли в плен? — поигрывая саблей, ехидно спросил Голушко.

— К тому же ни один из них не стал моим мужем, — чуть покраснев, заметила Ребана.

— Что значит - один из них? — удивилась Хиир, оторвавшись от своего арбалета.

— Да там второй, за стеной лежит, — махнув в сторону развалин, ответила Ребана.

— Ну, ты даёшь, девочка моя, — пробурчала себе под нос Лутка, глядя, как семикустники начали недоумённо переглядываться, сообразив, что ещё одного из них не хватает.

Тем временем Сууутту ещё быстрее стал перелистывать книгу, наконец, нашёл в ней заинтересовавший его отрывок и начал читать:

— ...Если будет молодая девица обручена мужу, и кто-нибудь встретится с нею в городе и ляжет с нею, то обоих их приведите к воротам города, и побейте их камнями до смерти: отроковицу за то, что она не кричала в городе, а мужчину за то, что он опорочил жену ближнего своего; и так истреби зло из среды себя. Если же кто в поле встретится с отроковицею, обрученною и, схватив ее, ляжет с нею, то должно предать смерти только мужчину, лежавшего с нею, а отроковице ничего не делай; на отроковице нет преступления смертного: ибо это то же, как если бы кто восстал на ближнего своего и убил его; ибо он встретился с нею в поле, и хотя отроковица обрученная кричала, но некому было спасти ее. Если кто-нибудь встретится с девицею необрученною, и схватит ее и ляжет с нею, и застанут их, то лежавший с нею должен дать отцу отроковицы пятьдесят шкелов серебра, а она пусть будет его женою, потому что он опорочил ее; во всю жизнь свою он не может развестись с нею.

Вот тут-то собрание семикусников возмутилось по-настоящему. Всё дело было в том, что, согласно их традициям, если кто-то из обоза умирал, то его имущество делилось на всех, а отдавать пятьдесят шкелов чужакам им не хотелось...

— Вы слышали братья, чему великий куст учит нас, — сурово произнёс Сууутту, чем заставил остальных семикустников замолчать. — Данная девица не обручена, но в тоже время и ни один из наших заблудших братьев не лёг с нею, значит, священный куст ничего не говорит о том, что нам делать дальше. Поэтому я спрашиваю вас, мои собратья, как нам быть...