Чёрный монах, роман в стихах по мотивам одноимённого произведения А.П. Чехова

Святая искренности сила

Наполнила ей грудь огнём.

Андрей подумал почему-то,

Едва умом, душой как будто,

Что этим летом, может, он

Вкусит любви прекрасный сон:

Слаба, юна, многоречива,

Она как мёд его влечёт!

А кто б не звал души полёт,

Когда подруга так красива,

И в положении двоих

Естественен и манит стих.

Андрея чувство умилило;

Заботливо нагнувшись к ней,

Стихи запел он тихо милой,

Смотря и жарче, и нежней:

«Онегин, я скрывать не стану,

Безумно я люблю Татьяну…»

Когда они пришли домой,

Андрей был бодр и юн душой,

Егор Семёныч уж трудился

И, Коврин, не желая спать,

Работу стал с ним обсуждать,

Со стариком разговорился,

Беседе красочной был рад

И так они вернулись в сад.

Егор Семёныч, важный, строгий,

Широк в плечах и с животом,

Был представительный, высокий,

Страдал одышкой, но при том

Ходил так быстро и проворно,

Легко, стремительно, задорно,

Что даже молодой Андрей

За ним шагал едва быстрей.

Егор Семёныч был в волненье,

Заботой взор был омрачён;

Казалось, торопился он

И опоздай хоть на мгновенье,

То всё погибло! «Дело, брат!

Порой вопросы – точно ад! –

Остановившись и вздыхая,

Он стал рассказывать ему. –

История, смотри, какая,

Я, право, сути не пойму.

Ты посуди-ка сам серьёзно:

Вот на поверхности морозно,

Объята холодом земля,

А подыму термометр я

На палке – вверх на две сажени –

Тепло там…отчего то так?»

– Не знаю, право… – «Хм… дурак

Чудит во всём от вечной лени,

Но как бы ни был ум широк,

Всего туда не вместишь впрок.

«Ты ведь всё больше – брат науки…

По философии?» – Да, да… –

«И что ж, не вызывает скуки?»

– Напротив – вся моя «еда»!

Вся жизнь моя – в одном ученье,

Из мудрости – всё вдохновенье!

Психологов читаю рой

И мысли увлечён игрой,

Но философия мне ближе,

Ей занят непрестанно я,

Мыслители – мои друзья…

Живу в очарованье книжек:

Я так наукой увлечён,

Порой забуду и про сон… –

«Дай Бог, – сказал старик в раздумье,

Поглаживая свой бакен, –

Любовь к науке – что безумье,

Порой оно затянет в плен,

В оковы дум и вдохновенья –

Таков избранник размышленья…

Дай Боже, рад я за тебя:

Стезя завидная твоя».

Вдруг он прислушался… в досаде

Он убежал, исчез в кустах…

Затем раздался крик что крах:

«Никто не думает о саде!

Кто лошадь, черти, привязал?

Кто яблоню, канальи, мял?

«Всё перепортили и рады!

Всё перемерзили, вот ад!

Всё пересквернили – все гады!

Весь перепакостили сад!

Что значит – нету мысли целой!

Пропал мой сад, погибло дело!

Ах, Боже мой, ах, Боже мой!»

С лицом, покрытым хладной1 тьмой,

Вернулся к Коврину бедняга,

Изнеможён и оскорблён;

Казалось, самый страшный сон

Примчался в явь под знаком флага:

«Разрушен сад, погиб Егор –

К чему отчаянья укор?»

«Ну что поделать с дураками!

Анафемский народ! дурдом! –

Печально разводя руками,

Сказал он слёзным голоском. –

По ним давно страдает трёпка!

Ты представляешь, ночью Стёпка

Возил навоз; ему, ослу,

Взбрело вдруг привязать к стволу

(Каналья!) лошадь…он вожжищи

Так туго намотал, подлец,

Что в трёх местах кора – вконец

Потёрлась!.. Он раскрыл глазищи

И хлопает! Толкач, осёл!

Повесить надо! Нет – на кол!..

«От этих дурней мало проку… –

Он, успокоившись, обнял,

Поцеловал Андрея в щёку, –

Дай Бог… дай Бог, – забормотал, –

Учение всегда желанно…

Я рад, Андрюша, несказанно,

Что ты приехал, очень рад,

Спасибо! Ну, пойдём и в сад…»

Потом такою же походкой,

Проворной, быстрой, озорной,

И с думой на лице большой,

Серьёзной, трепетной и кроткой,

Он обошёл любимый сад,

Забыв про горе миг назад.

Теплицу и оранжерею,

Сарай грунтовый, целый сад, –

Старик открыл весь «рай» Андрею

И был вниманью очень рад.

Две пасеки, что он любовно

И смело, прямо, не условно,

Явленьем века называл, –

И их он гордо показал

И счастлив был, что друг учёный,

Вниманье искренне даря,

Светился чувством как заря

И был рассказом увлечённый.

Как мало для довольства нам –

Дарить понятное друзьям.

Взошло лучистое светило,

Пока прогулка их влекла,

И сад так нежно осветило,

Даря веселие тепла,

Отраду трепетного света,

Что Коврин чуял близость лета:

«Ещё в начале только май,

А впереди ведь – жаркий рай,

Такой же длинный, яркий, ясный,

Как этот день… в груди моей

Трепещет чувство ранних дней,

Восторг – лишь юности подвластный!

Давно ты видел, милый сад,

Мой детский и невинный взгляд,

«Как резво бегал по алее,

И мир мне счастье обещал…»

Былое ожило в Андрее,

Он старика поцеловал

И обнял кроткими руками.

Растроганные, со слезами,

Они пошли обратно в дом

И стали чай пить с пирогом,

Со сливками и с кренделями.

Старинный дорогой фарфор,

Белёсой скатерти узор

И ложки с чудными краями, –

Все эти мелочи опять

В нём детство, юность стали звать,

И постепенно, тайно вместе

Сливались в счастья тихий лик,

В отрадном, вдохновенном месте

Былой и настоящий миг.

Цвели былого впечатленья,

Даря родные наслажденья,

От них теснились чувства, ум

Был полон оживлённых дум:

«В душе так тесно, но приятно,

На сердце радостном легко,

И здесь – что было далеко,

Что мне казалось невозвратно…

Родной, любимый, милый дом,

Ты отогрел своим теплом…»

Проснулась Таня, вместе с нею

Он выпил кофе, погулял.

Всё чудилось тогда Андрею,

Что будто он её не знал.

Она взмахнёт ли волосами,

Обнимет ли его руками,

Посмотрит весело с огнём,

Пошутит озорным словцом,

Задумается ль сном отрадным, –

Всё ново и прельщает в ней: