Чёрный монах, роман в стихах по мотивам одноимённого произведения А.П. Чехова

Как повесть редкую Андрей

Читал её в порыве жадном.

Что миг умчался встречи час,

Услышал Коврин дела глас.

Как никогда любовь, охоту

Он чувствовал к своим делам!

Он сел с улыбкой за работу

И с радостью внимал словам.

В его укромном кабинете

Всё утопало в тихом свете,

Большая комната была

Полна весеннего тепла:

В открытых окнах солнце пело,

Чуть ветерок ласкал листы,

Стояли в вазочках цветы, –

Средь красоты рождалось дело!

В занятье Коврин был влюблён:

Он правды изучал закон.

Труды внимательно читая,

Заметки ставя на полях,

Он, взгляд порою отвлекая,

Его покоил на цветах.

Чуть мокрые, дыша росою,

Они пленяли красотою.

Андрею чудилось, что в нём

Каким-то трепетным огнём

Всё полнилось и каждый атом,

Любая жилочка дрожит

И удовольствием кипит.

В таком занятии богатом,

Лелея свой избранный труд,

Он забывал, как дни идут.

II

А дни в деревне сном летели,

Так увлечённо и легко,

Как в городе – в плену у цели,

В тревожных грёзах, высоко.

Свободной жизни распорядок

Был нервный жутко, хоть и сладок,

Он беспокоен был, как взрыв,

Ожившей юности порыв.

Андрея вновь влекла работа,

Он много и с умом читал

И так же без конца писал;

В нём так цвела творить охота:

Он даже в отдыхе всегда

Стремился к радости труда.

Дивились все, как спал он мало;

Коль днём уснёт на полчаса,

Всю ночь не спит: идей зерцало,

Его влечёт труда краса.

Пройдёт ли в деле ночь бессонно,

Он утром шутит возбуждённо

И бодро пробуждает дом

Куплетом, танцем иль стихом,

А после завтрака он снова

Садится за свои дела,

И голова его светла,

И к знаниям душа готова:

Андрей мечтал, писал, читал

И итальянский изучал.

Он был в ученье торопливый,

Как только гениям дано.

Общительный и говорливый,

Он пил отменное вино,

Курил сигары дорогие,

Дарил истории смешные,

Умел обворожить гостей

Большой харизмою речей.

К Песоцким часто приезжали

(Почти что каждый день, любой)

Соседки-барышни; игрой

На изумительном рояле,

С Татьяной вместе, вечерком

Они дарили чуткий дом.

На эти вечера, бывало,

К ним приезжал младой сосед,

И скрипка страстная играла:

В его руках звучал секрет,

Живые звуки дух пленяли.

Игру на скрипке, на рояле

Иль пенье Коврин обожал.

От них он так изнемогал,

Что голову на бок клонило,

Глаза слипались, но Андрей

Дышал и глубже, и бодрей,

Дремоту отгоняя силой:

Какой же нужен сладкий сон,

Когда он в музыку влюблён?

Был вечер. Гости после чая

В гостиной пели что-то в лад.

Андрей порой, стихи читая,

С балкона всматривался в сад.

Контральто, скрипка и сопрано

Запели вдруг о чём-то странно.

Подруга, Таня и сосед

Разучивали то куплет,

То целиком – всю серенаду,

Известную, что создал Браг.

Андрей хоть слушал, но никак

Не мог найти в ней смысла, ладу…

Оставив книгу наконец,

Он понял замысел сердец.

Больна живым воображеньем,

Когда-то девушка в саду

Была томима песнопеньем,

В ночи дарящим красоту.

И до того пленяли звуки,

Полны таинственной науки

И странной, ярой красоты,

Что дева редкие мечты

Гармонией любви священной

В восторге чувства нарекла:

Звучанье – что колокола,

Звенящие так вдохновенно,

Что смертным непонятен глас,

Он улетает ввысь от нас.

Уже глаза слипаться стали,

Андрей в изнеможенье встал,

В мечтах своих прошёл по зале,

О чём-то странном размышлял,

Что было бледно, непонятно,

Но отчего-то так приятно,

Как будто некая мечта

Его звала туда, туда,

Где счастье обещали звуки,

Где радости всегда пора.

Когда закончилась игра,

Татьяну Коврин взял за руки

И вышел с нею на балкон:

«С утра я вот чем увлечён…

«Легенда… странная такая…

Не помню, вычитал ли где

Иль слышал… долго размышляя,

Её вращая на суде,

Заметил я несообразность:

В ней есть неточность и неясность,

Ума необъяснимый ход,

Но всё ж она меня влечёт…

Шёл по пустыне аравийской

Монах, одетый в чёрный цвет,

Уж тысяча умчалась лет…

Иль был он в местности сирийской…

Неважно; сотни лет назад

Он проходил пустынный скат.

«Потом за пару миль от ската,

Где шёл таинственный герой,

Как копия причины-брата

Мираж возник, монах другой.

Смотрели рыбаки монаха

Близ озера и не без страха,

Как шёл он тихо по воде.

Мираж дал жизнь других чреде:

От миража мираж рождался,

И образ чёрный и немой

Из слоя атмосферы в слой

Всё без конца передавался.

Такой оптический обман

Встречался в ряде многих стран:

«То Африке, то на Алтае,

В Испании, в других краях…

Зачем он был – никто не знает,

Быть может, тайну нёс монах?

Покинувши слои земные,

Открыв Вселенной тьмы большие,

Он ныне бродит, всё никак

Не попадая в нужный мрак,

Где б мог померкнуть. И быть может,

Его встречает Марс теперь

Иль Южный крест… да верь не верь,

Гласит легенда (что тревожит!),

Чрез тысячу, представьте, лет,

Как шёл в пустыне сей секрет,

«Он вновь войдёт в слои земные

И нам покажется… да, да!

И будто сроки те чудные

Вот близко… может, ерунда,

Поверить в это что умора…

Но чёрного монаха скоро –

Сегодня-завтра ждать должны…»

– Неясно, как ребёнка сны…

Да, странный образ, непонятно… –

Сказала Таня; ей герой,

Легенда с оптикой-игрой

Не приглянулись. «Что досадно,

Что удивительней всего! –

Не помню, где иль от кого

«Легенду слышал я, откуда

Попала в голову ко мне?

Быть может, очертанья чуда

Являлись ночью в неком сне…

Клянусь, не помню!.. вот что странно… –

Сказал он тихо и туманно

И засмеялся. – Да, чудно!

Но этих красок полотно

Так интересно, занимает