Черный нал

К тому времени все отчетливо поняли, что уйти отсюда не придется никому. Но надежда умирает последней. Тем более что начала рушиться страна Советов, И химера, убийственная, невообразимая, давала шанс на крушение нашей тюрьмы, на разоружение всеобщее и одновременное, и мы прикидывать начали, что у кого на счетах, куда податься после. Одна за другой открывались тайны тысячелетий. Неужели не произойдет возвращения в мир великого узника? И тогда я решил. Вот он мой шанс. Только вслед за ним смогу я покинуть этот объект, вырваться за колючую проволоку, минные паля, допуска и пределы, сесть в Иркутске на московский самолет, а лучше на ленинградский, и взлететь.

Три дня в этой комнате отдыха проходят как один. Мы смотрим телевизор, играем в шахматы. Я играю лучше. Струев злится. И даже сообщение по НТВ о том, что в Таллине освобожден из-под стражи подозревавшийся в убийстве генеральный директор старого и заслуженного петербургского агентства недвижимости, господин Амбарцумов, воспринимается как-то спокойно. Освобожден так освобожден. Следствие располагает данными о настоящем убийце, который находится сейчас в розыске.

— Это ты, — говорит Струев, — тебя посадят по-настоящему.

— Нет, не посадят. Илья Сергеевич не даст. Наконец Илья Сергеевич появляется.

— Бриться есть чем? — спрашивает он.

— Вот с этим напряженка, — отвечаем, — лезвия кончились.

— Сейчас принесут. Галстуки есть?

— Нет конечно.

Грибанов приводит фотографа. Нас усаживают напротив белой занавески, как и положено. Приносят чьи-то пиджаки, галстуки.

— Сегодня вам предстоит узнать много нового. Точнее, почти все по вашему делу. А также посмотреть на одного человека. Тем более что пора вас выводить на прогулку.

Мы снимаем пиджаки, выходим из гостиницы, садимся уже не в машину грибановскую, а в “шестерку” красную. Сзади теперь едет “газик”. Чудеса да и только. В нем четверо молодых людей из странного учреждения, что напротив Востряковского кладбища.

— Это на всякий случай, — говорит наш хозяин. Едем опять по кольцевой, потом по Волоколамскому шоссе и прибываем в какой-то рабочий поселок.

— Пенягино, — поясняет нам Грибанов, — а речка называется Банькой.

— Протопи, — говорит Струев, — как хочешь, но протопи.

— Придется по-черному. Для одного человечка, — отвечает Грибанов.

“Газик” обгоняет нас, уходит вперед. Мы останавливаемся, ждем. Наконец то ли охрана, то ли разведка возвращается. Можно и нам в Пенягино.

Дом как дом. Барак каменный, трехэтажный. На третьем этаже квартира. Возле нее человек из “газика”. Грибанов толкает дверь, она открывается. Мы попадаем в жилище алкаша. Сам он, здоровый, явно знавший лучшие времена, напуганный донельзя, сидит на табуреточке у окна. На другой табуреточке — часовой. История повторяется до наоборот. Совсем недавно и я вот так ждал звонка в дверь.

— Ты пойди, нам поговорить нужно, — приказывает Грибанов не оборачиваясь.

В комнате остаемся мы со Струевым, алкаш и Грибанов.

— До недавнего времени о местонахождении героя кубинской революции Эрнесто Че Гевары знал ограниченный круг лиц, которые к тому же были склонны умирать естественной или другой смертью. И еще вот этот. Имя свое он потерял. Теперь он просто предатель. Посмотрите, какие они бывают — предатели.

— Сергеич. Ты от жизни отстал, товарищ Че теперь враг народов. Преступник против человечности. Террорист. Совесть моя чиста.

— Вот с чистой совестью и подохнешь, не выходя из этого помещения.

— Ты, Сергеич, не шути… Я устав помню. Брат на брата руку не поднимет.

— Слушайте, молодые люди, печальный рассказ о государственной измене.

— Ты не государство, Грибанов.

— Я, может, еще не государство, но вот они вместе со мной — государство. Все слои общества. Бывший художник, теперь бывший слесарь. Бывший инженер, теперь милиционер. Они-то себя сумели защитить и на меня вышли. С боем. А ты на посту стоял вроде как, и сдал свой пост за ящик “Рояля”.

— Ты мне в душу не лезь. Мне предприниматель материальную помощь оказал. Богатый бедному.

— Господин Амбарцумов однажды посетил вот этого… Этот тогда, естественно, нуждался. Первым делом в опохмелке.

— Ты мне в душу не лезь.

Не слушая алкаша, Грибанов продолжает:

— Ну, угостил, понятное дело. В “Богатырь” отвел. Так у них “стекляшка” называется. Отбивных по двадцать тысяч выставил, шампанского, “смирновской”. Он и растаял. Вспомнили былое. И с первого захода он раскололся. Сдал объект.