Черный обелиск

– И меня тоже! Сегодня ночью мне определенно обещали! Сам председатель.

– Обещали! Чего только под пьяную руку не наобещают!

Герберт как будто не слышит меня.

– И не только это… – шепчет он с демоническим торжеством. – Последует еще самое главное: почетный залп над моей могилой!

Я смеюсь прямо в его осовевшее лицо.

– Залп! Из чего? Из бутылок с зельтерской? В нашем возлюбленном отечестве ношение оружия тоже запрещено. А Версальский договор вы забыли, господин Шерц? Почетный залп – это только мечта, можете поставить на ней крест.

Но Герберт несокрушим. Он с хитрым выражением качает головой.

– Вы даже не представляете себе! У нас уже давно создана опять тайная армия! Черный рейхсвер! – Он хихикает. – И я получу свой залп! Через несколько лет хочешь не хочешь все будет по-прежнему. Всеобщая воинская повинность и армия. Иначе мы же не можем жить!

Ветер вдруг доносит до нас из-за угла пряный запах горчицы, и река бросает серебряные отблески на мостовую. Солнце взошло. Шерц чихает.

– Шварцкопф наконец-то посрамлен, – самодовольно заявляет он. – Председатель обещал мне, что этого человека никогда не пустят в союз.

– Он может вступить в союз бывших артиллеристов, – отвечаю я. – Тогда над его могилой будут стрелять из пушек.

У Шерца нервно дергается правое веко. Он качает головой.

– Это вы для красного словца. В нашем городе существует только один союз стрелков. Нет. Шварцкопфу крышка. Я завтра загляну к вам, посмотрю памятники. Когда-нибудь должен же я сделать выбор.

Он выбирает с тех пор, как я служу у Кролей. Поэтому его и прозвали занудой… Он – вариант фрау Нибур и без конца ходит от нас к Хольману и Клотцу, а от них к Штейнмейеру, требует, чтобы ему везде все показывали, торгуется часами и все-таки ничего не покупает. Мы привыкли к таким типам: всегда находятся люди – особенно женщины, которым доставляет особое наслаждение при жизни заказать себе гроб, приготовить саван, запастись местом на кладбище и памятником. Но Герберт поставил в этом отношении мировой рекорд. Место на кладбище он наконец полгода назад купил. Оно лежит высоко, почва песчаная, и оттуда открывается красивый вид. Здесь Герберт будет гнить несколько медленнее и пристойнее, чем в более низких и сырых частях кладбища, и он этим гордится. Каждое воскресенье, во вторую половину дня, он отправляется туда, прихватив с собой термос с кофе, складной стул и пакет с песочным печеньем, и просиживает там несколько часов, блаженствуя и наблюдая, как растет плюш. Однако заказом на памятник он все еще размахивает перед носом наших фирм по установке надгробий, как всадник морковью перед мордой осла. Мы скачем галопом, но схватить ее не в силах. Шерц никак не может решиться. Он все боится упустить какое-то сказочное новшество, как, например, электрические звонки в гробу, телефон или еще что-нибудь в этом роде.

Я смотрю на него с неприязнью. Он тут же мстит мне за пушки.

– Раздобыли что-нибудь новенькое? – пренебрежительно спрашивает он.

– Ничего для вас интересного, кроме… но он все равно что продан, – отвечаю я с внезапным ясновидением мести и вспышкой деловитости.

Герберт хватает наживку:

– А что?

– Да нет, вам не подойдет. Нечто грандиозное. И потом, он все равно что продан.

– Ну что?

– Мавзолей. Выдающееся произведение искусства. Шварцкопф в высшей степени заинтересован…

Шерп смеется.

– Поновей-то ничего придумать не можете?

– Нет. Не для такого памятника. Это как бы посмертное клубное здание. Шварцкопф хочет завещать, чтобы каждый год в мавзолее интимно и торжественно отмечался день его смерти – это будут как бы ежегодные похороны. Размеры мавзолея вполне подходят, там есть скамьи, цветные окна. Можно каждый раз подавать прохладительные напитки. Трудно придумать что-нибудь более удачное. Это будет вечным чествованием его памяти, в то время как на обычные могилы никто даже не смотрит!

Шерц продолжает смеяться, но несколько неуверенно. Пусть себе смеется. Солнце, отражаясь в реке, бросает между нами невесомые бледно-серебряные блики. Шерц уже не смеется.

– И такой мавзолей у вас есть? – спрашивает он уже с легкой тревогой истинного коллекционера, который боится упустить что-то замечательное.

– Да забудьте вы о нем! Мавзолей все равно что продан Шварцкопфу. Лучше поглядим на уток на реке! Какие краски!

– Не люблю я уток. От них отдает болотом. Так я зайду посмотреть ваш мавзолей.

– Не спешите. Мавзолей лучше смотреть на фоне природы, когда Шварцкопф его установит.

Шерц снова смеется, на этот раз несколько принужденно. Я тоже смеюсь. Ни один другому не верит; но каждый проглотил наживку: он Шварцкопфа, я – надежду, что он все-таки купит мавзолей.