Черный охотник

— Да, действительно такие дурные. Уже больше полувека они только и ищут случая перерезать возможно больше французов, французы за этот же период времени пытаются уничтожить побольше англичан. Потому-то многие из нас и начинают обнаруживать признаки утомления от этой кровавой забавы и называют себя не англичанами, а американцами. Это новое незараженное европейской ненавистью имя, которому суждено расти и развиваться. И точно так же многие из породы твоего отца, Джимс, называют себя не французами, а канадцами. Нет возможности сказать, кто виноват во всех этих кровопролитиях и в том, что индейцы, желавшие быть нашими друзьями, были превращены в орудие войны этими двумя верующими в Бога и в дьявола народами — французами и англичанами. Так что, как видишь, мой дорогой мальчик, ты не должен осуждать Туанетту за ее слова, принимая во внимание картину, которую нарисовала ей ее мать.

В глазах мальчика светились искры внутреннего огня, точно он ясно видел перед собой картину этого далекого будущего. Наконец он спросил:

— А ты, дядя, на какой стороне будешь драться, если случится война? Ты тоже поможешь резать глотки Тонтэра и его народа?

— Кто знает! — вырвалось у Эпсибы, вздрогнувшего от вопроса, поставленного ребром. — Я сотни раз задавал себе этот вопрос, лежа ночью в темном лесу. Драться честно — в этом смысл жизни для меня, но я никогда не буду участвовать в резне и в избиении женщин и детей, — между тем именно в этом будет заключаться война, если мы не образумимся. А потому, Джимс, чтобы ответить на твой вопрос, я скажу тебе следующее: мы должны зорко сторожить тех, кто дорог нам, и если им будет грозить опасность, то защищать их независимо от того, в кого будут попадать наши пули.

Прошла весна, наступило раннее лето, а Эпсиба все еще оставался на ферме Бюлэнов и не обнаруживал тех признаков непоседливости, которые обыкновенно говорили о том, что вскоре он снова надолго исчезнет. Лето было самым тяжелым временем для жителей лесов, так как в это время года насекомые всех видов, родов и размеров наводняли землю, а для Джимса эта напасть была всегда наиболее трудным испытанием в жизни. С начала июня до середины августа леса, поля и луга до такой степени кишели насекомыми, что люди буквально боролись за свою жизнь, обкуривая беспрерывно свои жилища, смазывая все тело свиным или медвежьим салом и придумывая всякие способы, чтобы хоть сколько-нибудь облегчить муки, причиняемые маленькими крылатыми извергами, и немного уснуть.

В это лето и тело и мозг Джимса нашли себе новую пищу. Вместо того, чтобы оставаться, как в былые времена, дома под защитою дымящейся баррикады из пней, он натерся салом с головы до ног и работал плечом к плечу с отцом и дядей. У последнего кожа до того была закалена многолетним пребыванием на открытом воздухе, что яд насекомых не производил на него никакого действия. Джимс призвал на помощь всю свою выдержку, чтобы не отставать от него, и ему это удалось. Он не покидал поля даже в те дни, когда погода выдавалась особенно удушливая или же когда собиралась гроза, хотя отец неоднократно предлагал ему идти домой. Эпсиба с неописуемым удовольствием наблюдал за ростом и развитием своего юного товарища, а когда миновало наконец тяжелое испытание, длившееся столько недель, и наступил август, он взялся за тренировку племянника, уверяя, что теперь для него будет сущим пустяком разделаться с Полем Ташем, случись им опять столкнуться. Он принялся обучать Джимса стрельбе из пистолета, и тот в конце концов стал попадать в цель на расстоянии тридцати шагов. Мальчик почти так же гордился своим новым оружием, как и луком, из которого он так метко стрелял, что порою приводил своего дядю в изумление.

Джимс больше не ходил в замок Тонтэр, и только изредка до него доходили слухи оттуда. Его отец и дядя раза два побывали там в июле и в августе, а однажды барон приехал в воскресенье к обедне. Он рассказал о том, что в замке усиленно готовятся к переезду всей семьи в Квебек в начале сентября. Туанетта должна была поступить в школу урсулинок[5] и вернуться в замок к отцу лишь через три-четыре года. К этому времени, закончил Тонтэр, она уже будет взрослой барышней, готовой к браку с каким-нибудь бездельником, которого выберет ей мать и который не будет стоить ее подметки.

Джимс слушал и ничем не выдавал своих чувств. У него было такое ощущение, точно все его мечты не только сгорели, но даже их пепел был рассеян по ветру. Тонтэр высказал уверенность в том, что, имея перед собою столько развлечений в Квебеке, Туанетта едва ли будет часто навещать отца. Тем более что в столице Новой Франции у ног ее будет сколько угодно блестящих молодых людей.

— Вот вы — счастливая, — сказал барон, обращаясь к Катерине. — Когда ваш сын женится, он приведет свою жену сюда и будет жить поблизости от вас.