Черный охотник

В начале осени бродячий негоциант взял Джимса с собою к английскому форту на озере Джордж, а оттуда на территорию Нью-Йорка. Лишь в ноябре вернулись они домой. В Катерине за время их отсутствия произошла какая-то перемена. Она не потеряла своей веры в людей, она была не менее довольна своим земным раем, чем когда-либо, но в ее душу проникали тревоги, с которыми она отважно боролась. Однажды вечером она сама завела речь о военных приготовлениях, происходивших в долине Ришелье. Не только молодежь, обитавшая вдоль реки, но даже их отцы принимали участие в военной подготовке, и отсутствию Джимса не было оправдания. Конечно, убивать людей нехорошо и непростительно, но, с другой стороны, право каждого человека защищать свой очаг и близких. Она выражала непоколебимую уверенность в том, что Джимс не будет сам искать кровопролития, но он должен подготовить себя ко всяким случайностям наравне со всеми другими молодыми людьми.

Эпсиба отвечал на это, что настанет день, когда Джимсу придется принять участие в войне и он вынужден будет решить, на какой стороне он хочет драться. Когда наступит решительный момент, нельзя будет в одно и то же время оставаться и французом и англичанином. Находясь среди взбаламученного моря страстей, даже Анри окажется втянутым в борьбу, — разве только охотники за скальпами еще раньше разрешат эту запутанную проблему! Ни один человек не мог заранее сказать, на какой стороне он окажется, а так как на свете нет ничего хуже предателя, то, по мнению Эпсибы, не следовало Джимсу обучаться военному делу под французским флагом, принимая во внимание, что он может когда-нибудь оказаться на стороне англичан. Выход был лишь один: Джимс должен стать одним из «длинных ружей», то есть свободным обитателем лесов, готовым поднять свое оружие на защиту всякого правого дела, не считаясь с национальностью той или иной стороны. Он вполне для этого подготовлен и нуждается теперь лишь в некотором опыте. «Длинное ружье» должен служить там, куда его зовут его совесть и долг.

Этот разговор послужил началом новой фазы в жизни Джимса. Он понял, что у него как мужчины есть обязанности, которые даже его мать не могла не признать, как ни хотелось ей подольше удержать его возле себя. В течение года, последовавшего за этим, Джимс несколько раз совершал путешествия с дядей Эпсибой вплоть до территории Пенсильвании. Осенью 1754 года после четырехлетнего пребывания в школе Туанетта вернулась в замок Тонтэр. В том же месяце Бюлэны расчистили семидесятый акр земли на своей ферме.

Мир и покой царили в долине Ришелье. Англия и Франция все еще разыгрывали комедию дружбы, нанося друг другу удары из-за угла. Французское оружие и умение привлекать на свою сторону индейцев дали им возможность разбить англичан наголову.

Чтобы отпраздновать триумф Новой Франции и попутно ознаменовать возвращение Туанетты, Тонтэр устроил пир в своем замке. Эпсибы в это время не было, что немало огорчило барона, настаивавшего, однако, на том, чтобы Анри Бюлэн и его семья приехали на празднество, и пригрозившего, что в противном случае он их больше не будет считать друзьями. Джимс весь трепетал при мысли о приближающемся дне пира. Это был уже не тот мальчик, который когда-то брел в замок Тонтэр с отцом, с матерью и с Потехой, ковылявшей рядом с ним. Ему в январе должно было исполниться восемнадцать лет. Его тело обладало гибкостью, свойственной только диким обитателям лесов. Катерина страшно гордилась красотой его тела, его любовью к природе и его открытым взглядом. И не менее ее гордился Джимсом его дядя Эпсиба.

В тот день, однако, когда Бюлэны тронулись в путь к замку, в душе Джимса ожило многое из того, что было в мальчике, кидавшем когда-то в противника комьями грязи, и потому Туанетта являлась для него живым воспоминанием о былых днях, что бы ни случилось с ним или с ней в будущем. Ему безумно хотелось видеть ее, но теперь уже к этому желанию не примешивались былые сладкие грезы, которые когда-то так мучили его. Та, которую он ожидал увидеть сегодня, была совершенно чужим для него человеком, и он ни в коем случае не собирался навязывать ей себя. Это отнюдь не объяснялось чувством самоунижения или недостатком смелости. Только безграничная гордость удерживала его. Он был уверен, что без малейшего смущения сумеет встретиться с Туанеттой, как бы она ни выросла за это время, как бы она ни стала хороша, Он понимал, что она должна была сильно измениться, — ведь ей минуло уже пятнадцать лет. В этот период жизни пять лет имеют огромное значение, и, возможно, он даже не узнает ее.