Черный пассажир ‒ ритуальная чаша

«Огонь!» — старшина даже в наушниках узнал мерзкий голос командира Дубины и, не думая, нажал на педаль стрельбы. Раздались оглушительные хлопки, дымящиеся медные гильзы посыпались к ногам стрелков. Светящаяся трассирующая дуга, словно радуга, рассекла тугой воздух, по пути срезав верхушку мачты на «Громобое» и с треском вонзилась в дряхлое и беззащитное тело «черного пассажира», аккурат на пару дюймов ниже ватерлинии. Снаряды разорвали трухлявую обшивку судна, словно картон. Из зияющих рваных ран «черного пассажира», каким-то роковым образом, оказавшимся на линии огня, повалил густой черный дым, в пробоины хлынула морская вода. «Черный Пассажир» на глазах начал крениться на правый борт, открывая неприглядную картину на, заросшее ракушками и морской травой дряблое, как у столетней старухи, брюхо, когда-то именуемое, днищем корабля.

Паша-краб машинально присел на корточки, когда светящаяся очередь трассирующих снарядов с пограничного катера просвистела над его головой и снесла верхушку мачты вместе с локатором и топовыми ходовыми огнями «Громобоя», но, в тот же миг он радостно осознал, что теперь пушки сторожевика ему не страшны. «Только бы успеть, пока механики на «Спруте» не запустили турбины!» — словно аларм тревоги звенело в его голове мысль человека, вступившего в смертельную схватку с ненавистным врагом. Для этого он на один градус подвернул штурвал на опережение и понял, что вовремя. «Спрут» находился уже буквально в паре десятков метров, Павел видел, как на мостике мечется его лютый враг Дубина и его помощники, он видел их растерянность и испуганные, наполненные ужасом приближающейся вечности, выпученные глаза.

«Да, только ради одной такой минуты торжества стоит жить, а после можно спокойно раствориться в вечности на молекулы и атомы!» — мелькнула в его мозгу, присущая любому отважному человеку, мысль. — Хорошо, что боженька подсказал мне, бесшабашному кэпу, во время последнего ремонта в Пусане, укрепить форштевень и форпик дополнительными шпангоутами, стрингерами и листами десятимиллиметровой стали. Имея такой запас прочности, «Громобой» мог не опасаться встречи с одинокими льдинами, дрейфующими в северных широтах. Но через мгновенье ему предстояло вонзиться в куда более мощный осколок, отколовшийся от дрейфующего в небытие и распадающегося на куски, когда-то великого и могучего айсберга, под названием Советский Союз. И этот «осколок», ощетинившийся пушками и автоматами, словно старый цепной пес, все еще скалил гнилые зубы на морской народ, который до поры, до времени кормил и его, и его зажравшихся хозяев.

— Ты куда стреляешь, скотина косоглазая, — взревел задубевшими голосовыми связками каплей Дубина, осознав весь ужас, приближения неминуемого конца. — Мазила вологотская, ты расстрелял моего золотого «голландца», да я тебя сгною, ты у меня… — сильнейший удар заглушил его писклявый предсмертный визг, словно бог морей Посейдон своим гигантским трезубцем пронзил доставшего всех «костгарда» за его не пристойные «подвиги», и этот писк потонул в омерзительном скрежете металла об металл. Эхом с тонущей «Орловой» взвыли тысячи крыс, которые живым ковром покрыли левый борт, лежащего на боку и постепенно погружающегося в, бездонную пучину океана, уставшего от бренной жизни, «черного пассажира».

Удар пришелся в район мидель шпангоута, то есть посреди корпуса сторожевика, в самое его сердце, в машинное отделение. Мощный форштевень «Громобоя» легко разорвал прогнившую обшивку «Спрута», войдя клином и круша, все, что находилось внутри, когда-то грозного пограничного судна, от борта до борта. Все, кто находился на верхней палубе мостика, от удара, словно переспелые яблоки, посыпались в морскую воду. Раздался глухой взрыв и облако желтого пламени и ядовито-фиолетового пара взметнулись гигантским факелом к солнцу, зависшему в зените над, искрящимися сотнями, раскаленных добела, металлических осколков, парящих в клубах дыма. Они призрачными фейерверками взметнулись из чрева, расколотого на две части «сторожевика» и градом рассыпались на сотни метров вокруг спаренных в мертвой схватке «Громобоя» и «Спрута».

«Костгард» вздыбился над морской гладью, словно пронзенный метким выстрелом опытного китобоя неосторожный кашалот, захрипел в удивлении, разнесенными в прах, коммуникациями, выпуская в космос остатки своей былой мощи, и завалился на бок, держась на плаву, как утопающий держится за соломинку, за, изуродованный от столкновения, форштевень, «Громобоя».

— Машина-мостик, — прохрипел Павел в спикер, — все живы?

— Слава богу живы, командир, — чуть слышно ответил «дед».

— Тогда, Степаныч, «Стоп машина» и «полный назад!» — Павел потер рукой зашибленное при падении колено и со звоном дернул рычаг судового телеграфа на отметку «Full astern!»